Ричард Ловетт (Lovett, Richard А.)
____________________________
Американский фантаст и популяризатор науки Ричард А. Ловетт родился в 1953 году в Иллинойсе. Закончил университет с дипломом астрофизика, затем получил юридическое и экономическое образование. Ловетт опубликовал шесть книг и более 2000 статей на темы дистанционного зондирования, экологии, аналитической химии, токсикологии, пищевой микробиологии и т. д. Поклонникам фантастики Ловетт известен в основном научно-популярными статьями в журнале Analog. В 2003 году он дебютировал в фантастической литературе рассказами «Броуновское движение» и «Равновесие». Ловетт опубликовал четыре десятка рассказов и повестей. Живет в Портленде, Орегон.
Кэтлин Энн Гунан
ВЫСШАЯ ЛЮБОВЬ
/фантастика
/медицина
Элли Сантус-Смит хватает чистое белое платье; весенняя заря льется на ее потертый восточный коврик и испещряет лучами единственный предмет роскоши в доме — огромное фортепиано.
Элли запускает гребень в угольно-черные волосы, которые она обрезает коротко — такая прическа, по ее мнению, старит. Гладкая кожа сияет здоровьем двадцатилетней девушки, хотя Элли сорок семь лет. Пациенты не доверяют молодым докторам. Инфузии наномедов оберегают юность ее тела и остроту ее ума, а еще они ослабляют парализующую агорафобию. Элли много работала, чтобы жить теперь в крошечной квартирке в Анклаве — безопасном, малозаселенном «пузыре» в Вашингтоне, округ Колумбия. В здешнем маленьком прибранном раю неимоверные богачи владеют такими кубофутами, какие большей части человечества и не снились, питаются редкой органической пищей и поглощают лишь тончайше настроенные инфузии.
Элли ненавидит себя за то, что ей нужен этот рай. Однако он ей нужен. Если она хочет кому-либо помочь, если хочет, чтобы драгоценное образование не осталось втуне, без рая не обойтись. Отсюда она может ходить пешком в Центр долголетия за частыми инфузиями и на работу — а работает она реаниматологом в Столичной больнице, — не боясь попасться в западню автомобиля, метро или самолета.
Звонит телефон.
— Папа?
Он отзывается — сиплым, странным голосом. Давненько не разговаривали.
— Привет, дорогая.
Мир на миг становится синим. Его глаза с застывшими в них слезами, синие, под копной выбеленных солнцем волос, столько лет назад. Его внезапно выдернули из царства морской биологии в день, когда участники Первого бунта восточного побережья убили мать Элли — на глазах у дочери. Вскоре он вновь сбежал в подводное убежище, оставив Элли заботам бабушки и школ-интернатов.
— Давай созвонимся попозже? Я опаздываю на инфузию, потом работаю в реанимации до семи, — говорит Элли. Она воображает отца в тиковой рубке стоящего на якоре в Ки-Уэсте парусника, упрямо стареющим.
— Пустяки. — Он отключается.
Та же старая игра. Ей давно пора привыкнуть к его угрюмой уклончивости, но больно до сих пор. Ее отец, прославленный морской биолог, именем которого назвали червя, бросил науку, когда Элли поступила в колледж, и десятилетиями рисовал причудливых океанских тварей, обретая немногочисленных поклонников в разных странах мира.
Внизу ей улыбается привратник. Она выходит наружу, в мир, где ей ничто не грозит: исторические виллы, частные домики, рестораны и магазины — пара-тройка обсаженных деревьями кварталов, которые упираются в авеню Коннектикут и патрулируются профессиональными охранниками (на ее взгляд — головорезами), за что она платит изрядную соседскую пошлину. Головорезы очищают территорию от бездомных, голодных, отчаявшихся и тех, кто не похож на местных жителей. Перейдя невидимую границу, Элли должна миновать, как она это называет, Круги Ада — кварталы, что кишат плотными толпами, без которых не обходится ныне ни один город мира, — чтобы добраться до больницы, где работает. Ее панику сдерживают только наномед-инфузии.
Элли видит, как одинокий велосипедист едет прямо по лужам, и тут же замечает Дона Стэплтона — тот спускается по широким ступеням «Вечности», выстроенного в 1900-х особняка-кондоминиума. Здесь живут тридцать богатых столеток, в том числе те, чьими трудами создан Анклав. Стэплтон машет рукой.
— Док! Добренького утречка!
Западня. Элли может биться об заклад, что он вызнал ее график. Белые дреды осеняют его темное, красивое лицо.
— Кофе на веранде?
Она глядит на обширную викторианскую террасу: плетеные стулья, нависающие папоротники, восемь расслабленных обитателей, приветствующих солнце под Эллу Фицджеральд.