Их решение оказалось простым и, на мой взгляд, необычно гуманным. Капрал Фенвик был простым организмом, нацеленным в основном на удовлетворение личных желаний, и его лояльность — и молчание — была куплена всего-навсего повышением его в звании до трехзвездного генерала. Что меня восхищало, так это то, что Фенвик никогда не высказывал за это ни малейшей благодарности. Создавалось впечатление, что альтернатива никогда не приходила ему в голову. Казалось, он даже не задумывался о том, насколько проще и дешевле было бы его убить.
— Приехали, значит, — сказал Фенвик.
— Да. Приехали. С этим я спорить не могу.
Я взглянул на облако, потом на здания вокруг. Фенвик удивил всех, восприняв свое новое звание как должное. Он все еще был в армии, но уже не был офицером. У него фактически не имелось обязанностей, кроме связанных со мной. Ему выплатили задним числом генеральский оклад за десять лет, он купил родителям новый дом в Западной Виргинии и новую машину брату, а сам жил с бывшей невестой Розелинн и полудюжиной писклявых отпрысков в роскошном особняке в Александрии, штат Виргиния. Их дети ходили в лучшие школы, и в моменты отчаяния меня это утешало. Старшая дочь, Бобби-Сью, на следующий год собиралась поступать в Принстон. Из-за того что случилось со мной, сыновья Фенвика не будут работать всю жизнь в местных угольных шахтах, а дочери Фенвика не выйдут за спортсмена из команды средней школы, чтобы увидеть, как тот превращается в пьяную скотину, избивающую жену. Все они станут юристами, врачами, конгрессменами и сенаторами, а может, даже и президентами. Когда мне становилось особенно тяжело, я смотрел на бывшего капрала Фенвика и почти верил в то, что мои мучения того стоили. Почти.
— Много у нас осталось времени? — спросил он. Он всегда это спрашивает.
Я пожал плечами.
— Минуты? — Я тоже всегда так отвечаю. — Дни?
Я открыл дверь и вышел из машины. Фенвик тоже вышел, и мы выгрузили ящики. Потом отнесли их в одно из зданий неподалеку от пункта управления и вывалили на пол телефонные справочники. Затем отнесли ящики обратно в машину, а я достал свое снаряжение.
Фенвик взглянул на часы.
— Пора возвращаться.
Я кивнул. Часа через два тут будет перелет границы. Черный вертолет без опознавательных знаков и транспондера-идентификатора пролетит надо мной, до последнего момента игнорируя запросы местных диспетчеров полетов, затем передаст короткий шифрованный сигнал, идентифицирующий его принадлежность к АНБ. Он снизится, выходя из поля зрения радаров, зависнет на несколько секунд, потом поднимется и улетит. Якобы вместе со мной.
— Глупо все это. Однажды кто-нибудь обо всем догадается, — сказал я.
Фенвик пожал плечами.
— Не моя проблема.
Он протянул руку, я ее пожал. Когда мы впервые встретились, он был поджарый и вертлявый. Теперь он стал спокойный, отъевшийся и гладкий, и по большому счету я не мог на него за это злиться.
— В добрый путь, Алекс.
— Тебе тоже, Бобби Ли. До скорого.
— Будем на это надеяться?
— Да. — Я улыбнулся. — Будем.
Фенвик уселся в машину, помахал мне и поехал к воротам, где он скажет «зеленым беретам», что гражданский специалист организовал себе иной способ эвакуации. И это в каком-то смысле будет правдой.
Я смотрел, как машина исчезает в отдалении. Когда она скрылась, я взял свои вещи и отнес в одно из ближайших зданий. Свалил все в пустом офисе, развернул на полу спальный мешок, подкатил к окну кресло и сел.
Комнатка была маленькая и без окон, а из мебели в ней имелись только стол и складной пластиковый стул. На нем сидел капитан. Я стоял по другую сторону стола, охраняемый двумя вооруженными солдатами.
— Итак, все, что мне нужно знать, сынок, это твое имя и то, как ты пробрался с голой задницей на эту базу, да еще так, что тебя никто не увидел, — сказал капитан. Он задавал этот вопрос уже несколько раз.
— Меня зовут Александр Долан. Я журналист. Я был в комнате управления вместе группой профессора Делахэя. И, полагаю, там произошел инцидент.
Я тоже повторял это несколько раз.
Капитан улыбнулся и покачал головой. Он работал в охране базы. А может, в разведке — не знаю. И был воплощением здравомыслия. Казалось, он говорит: мы можем продолжать так весь день и всю ночь, пока ты не скажешь то, что я хочу знать.