Город был старомоден и мал даже по планетным меркам. Но он светился в уже сгустившихся сумерках как иллюминация Стаи мерцающих. Огни подсвечивали чудаковатые сады и цветники, вились вокруг танцующих фонтанов и холодно пылали на вершинах шпилей.
— Замечательно! — заорала Ррин. — Может, это мой дом?
Фонари на улицах города тревожно померкли и неспешно разгорелись снова. Ррин смутилась. Ага. «Стегоцефальчик на хрустальном заводе»… Разгулялась детка…
На вершине холма за проемом в стене в свете лампионов сияла громадная спираль садика, высаженного — лопни мой континуум! — розами яростного алого цвета.
Ветер с моря был неслабым. Пустая литораль под холмом быстро заполнялась темной водой. Ррин взяла правый крен и неловким зигзагом влетела в проем стены верхнего города. Брюхо с треском впечаталось в алую спираль клумбы.
— Любовь к цветам обретает опасные формы, — недовольно пробурчала Ррин.
Она прислушивалась к забытым ощущениям: движения не было, ее непрекращающийся полет прекратился. Шкурка корпуса чуть нагрелась, начиная перемонтаж структуры. Пошло возрождение классических чувств, совсем древних, примитивно биологических. Ррин перевела линии двух стратагем на Знаке в положение «земля». Так-так! Маммализация, охордизация, пелвисокомпактификация (отличный логос!) и главное — достойная цефализация. Итоговый ритм Знака сердцем стукнул в груди.
И Ррин, взвизгнув, рухнула в гущу колючек.
— Убойный планетный тактиль… — кряхтела она, выцарапывая обломки шипов из самых невероятных участков свежевы-ращенной кожи.
Мерцающая подправила следы аэродромного недоразумения и ступила на рассекающую розарий холодную каменную дорожку, ведущую к башне на вершине холма. Она сорвала лепесток розы и по его фрактальному правилу соорудила длинное алое платье с брошью в виде серебряной розы. Неважно, кто ждет ее в башне, — Ррин попыталась наморщить нос, — будем выглядеть красиво, вот и все!
Башня на холме. Во всех звездных системах, которые она призывала в базовый континуум, был аналог. В таких башнях она проходила личную боевую медитацию, спала, безудержно ела или оказывалась в заключении чужой воли. Но здесь веяло неопределенностью и знанием. Мерцающая бесшумно пошла по дорожке, выложенной желтым известняком. Большой добрый спутник колыбелькой сиял в зените.
На плитке под ногами попадалась случайная неровная крошка. Было ностальгически колко. Мурашки пробирали до затылка. Ррин сделала десяток шагов в сторону высокой деревянной двери, белеющей в свете двух лун. Колющая резкая боль пронзила правую ступню.
— Арр-р! — рыкнула мерцающая. — Какие мы нежные…
На ключице рефлекторно тикнул серебряно-розовый иджаглиф. Слишком тонкая кожа на ногах уплотнилась фулереновской геометрией. Вот! Вместо мягкого романтического босохождения — уверенное шероховатое цокание. М-да, рассопливились древние формы, да и смерть память тела не украшает…
И она бросилась бежать к двери. Мерцающая пронеслась мимо магнетически пахнущих розоподбных кустов, прочавкала по щедро политой клумбе с чайными розочками и розушками. Ломкими и истекающими сладким запахом. И остановилась у двери в массивном основании башни. Возвращенное сердце тукало, как Знак под нарастающим ходом галактической ударной волны. За спиной шелестела листва цветочного лабиринта, а из-под двери, сбитой из широкого ошкуренного бруса, тек запах древних снов, запечатанных в бумагу и пергамент.
Знак сердито исторг минорное трезвучие. Скобы, удерживающие внутренний засов, разомкнулись, он упал с глухим звуком, и дверь приоткрылась под ладонями Ррин.
Темный входной холл развернулся в громадную залу невероятной, восхитительно цветной библиотеки. Сквозь стекла высоких стрельчатых окон маленькая злая луна вкрадчивым серебром освещала этажи расписных книжных полок, теряющиеся в темноте свода.
— Оо-у-хо! — пропела Ррин. — Ка-ак интересно! Славно станцевалось! А всего лишь ма-аленький каприз девочки…