— А я наделся, что мы закрыли дело и я смогу о нем написать, — проворчал я, катая в ладонях бутылку и кожей ощущая холодное стекло. — Но если у нас нет преступников, то, похоже, мы хотя бы нащупали метод. Кто-то велел близнецами отключить систему жизнеобеспечения Бонни — а потом забыть о том, что они сделали.
— Согласен — сказал судья Адамс. — Но кто?
Я допил пиво и поднял лицо к камерам, стоявшим на крышке контейнера.
— Есть одна возможность, — проговорил судья. — И у него был мотив.
— Да?
— У Бонни есть правнук, живущий здесь, в городе. Он часто ее навещал.
— А мотив?
— Он унаследует все имущество Бонни, — ответил Адамс.
Я вернулся домой поздно, после заседания полицейского трибунала, где не произошло ровно ничего интересного. Они собирались обсудить увольнение патрульного Джо Падегимаса, который заснул, вместо того чтобы отправиться на обход, но слушание отложили. Я уже застрял там, поэтому проторчал в управлении оставшуюся часть заседания, надеясь, что всплывет хоть что-то достойное заметки. Не всплыло.
Потом я забежал на рыбный рынок внизу и купил кусок выращенного на ферме атлантического лосося и зеленых бобов. Я приготовил бобы на пару, поджарил лосося на гриле, посыпал максимальным количеством свежего розмарина, вместившимся в тарелку, и вылил бутылку портера в большой стакан — прямиком в стакан, чтобы там появилась большая шапка густой пены, как и было задумано пивоварами.
А затем позвонила моя мать.
Пока ужин остывал, она сообщила мне как раз то, чего я опасался.
— Сегодня мы разговаривали с Мэри Паркер по поводу квартиры, — сказала она.
Я был рад, что мать звонит не по скайпу и я избавлен от необходимости любоваться ее напряженным лицом.
— Мы с твоим отцом считаем, что тебе, возможно, обременительно одному ухаживать за такой большой площадью. Ведь там целых четыре комнаты, и таких огромных.
Я огляделся. Не уверен, что она имела в виду под «такой большой площадью», даже если в гостиной можно было устроить футбольный матч. Секционный диван превращался в кровать размера кинг-сайз. Книжные шкафы, вывезенные из старой библиотеки, хранили тома в кожаных переплетах, к которым никто не притрагивался уже десятки лет. Камин был ненастоящим: голографический огонь и какой-то инфракрасный источник тепла, спрятанный за ним, вполне пристойно согревали комнату.
Но я любил кухню. Холодильник с двойными дверьми, большая индукционная плита с ультразвуковыми духовками. И достаточно шкафчиков, чтобы вместить рацион для всей съемочной группы «Юлия Цезаря».
И моя спальня… у меня никогда не возникало проблем с тем, чтобы ухаживать за ней, но я не барахольщик и в курсе, как пользоваться робопылесосом.
— И мы решили… — сказала мать.
Я знал, что они решили. Я знал, что они решат, с той минуты, как Паркеры настигли меня в закусочной. Башни работают так: ты вкладываешь деньги в трастовый фонд здания, и со временем на них нарастают проценты. Когда ты выезжаешь, получаешь свой вклад обратно плюс то, что набежало за это время.
И теперь мои родители продавали квартиру и меня заодно ради своей доли в фонде.
— Мы решили, что отдадим тебе половину, чтобы помочь в поисках нового жилья, — сказала она. — Нормально?
Нормально? Я почти подавился своим портером и внезапно осознал, что остывший ужин — совсем небольшая цена. Половину? Я не ожидал вообще ничего. Обычно мой папаша так проворачивал дела.
— Бен? Ты все еще там? Я спросила тебя, нормально ли это. Я сглотнул, убирая жидкость из легких и глотки, и ответил ей: — Да, я в норме. Конечно, половины вполне хватит. Наверное, покроет счета за перевозку.
— Чудесно, — сказала мать. — Я передам твоему отцу, что ты согласен.
И точка. Меня продали вместе с родным домом, но зато будет полегче отыскать себе новый.
Оставалась лишь одна проблема: я журналист, а потому ненавижу перемены и боюсь их.
На следующее утро я отправился в офис, стараясь думать не только о грядущем переезде.
Я написал несколько кратких заметок о приходящих на дом сиделках и аттестации учителей. И уже собирался начать обычный обзвон городских служб в погоне за новостями, когда ко мне явился посетитель.