— Четырнадцать их осталось, — мрачно заметил Сарон. — Давненько мы с тобой не виделись. Погибло убежище в Калифорнии: землетрясение, у них почти целиком обрушился свод. И замолчало убежище в Сычуани — что там произошло, мы не знаем. Замолчали, больше не выходят на связь.
Евлог не слушал его:
— Вы хотели достичь звезд, а теперь закапываетесь под землю. Вы хотели подчинить себе всю планету, а теперь боитесь ее. Знаешь, в чем разница между нами? Мы тоже, может быть, звезд не достигнем, хотя это еще не факт. Но вот вы, я ручаюсь, не достигнете их никогда!
— И все-таки два шанса лучше, чем один, согласись. Давай за это.
— Согласен. Давай.
Они умерли еще раз.
Коньяк пылал в теле жидким огнем.
— Есть и третий пункт, — отдышавшись, сказал Сарон. Взял плоский пульт, нажал кнопку включения. Зажегся экран на стене, который раньше казался просто черным прямоугольником. Поплыла по нему снежная равнина в торосах. Солнечный рассеянный свет создавал между ними дымку неопределенных теней. Сарон поднял палец. — Вот сейчас, смотри-смотри, вот!..
Между двумя изломанными торосами что-то мелькнуло. Будто снег на мгновение слипся в непрочную, колеблющуюся фигуру и тут же осел.
— А теперь то же самое в реконструкции…
Картинка стала резко контрастной и пошла кадр за кадром, рывками передвигая пейзаж.
— Стоп! Полюбуйся. Вот — он!
Зыбкая фигура стала вполне отчетливой. На следующем кадре она слегка повернулась, продемонстрировав обезьянью морду-лицо — в белой шерсти с индикаторным красноватым свечением глаз.
— Снежный дьявол в натуре, — прохрипел разгоряченным горлом Сарон. — Призрак, как вы его именуете. Вот тебе третий пункт. Мы здесь не одни…
Он как-то неловко положил-бросил пульт. Тот заскользил и перевалился за край стола. Арделия, которая, казалось, уснула, мгновенно дернулась и подхватила его.
А когда разгибалась, бросила случайный взгляд на Евлога, и тот вздрогнул, внезапно напоровшись на этот ярый, неистовый, обжигающий, беспощадный, вмиг оценивающий врага, светящийся нечеловеческой ненавистью взгляд.
Дом был фатально пуст. Я обежал его весь, дробя хрупкую тишину звуком шагов. Даже заглянул в комнаты на втором этаже, которыми мы не пользовались из-за дефицита энергии.
Никого.
Лежал на тахте альбом, и желтым огнем светила с его страниц репродукция собора в Руане. Лежал синий шарф, которым Летта обматывалась, когда была дома. Неторопливо перебиралась через гостиную стайка муравьев-мусорщиков, иногда останавливаясь, чтобы съесть невидимую мне крошку.
Я вспомнил, как несколько дней назад Летта сказала, что совершенно не может спать из-за них.
— Почему?
— Боюсь, что сожрут. Открою глаза, а они на мне — шебуршат…
Я ей ответил тогда, что бояться нечего, не сожрут, не та генетика, муравьи не на это запрограммированы.
— А если какая-нибудь мутация?
Пришлось ей объяснить, что мутагенный процесс не может мгновенно, как взрыв, накрыть собой всю популяцию. Мутация — это точечное явление, и проступает она сначала лишь у отдельной особи, которая демонстрирует девиантное поведение.
Определить это легко.
— Ты видела на себе хотя бы одного муравья? Ну вот.
Кажется, Летта мне все равно не поверила.
Мерцал не отвеченным вызовом огонек блокнота. Я краем глаза отметил его, как только ворвался в дом. Однако сразу же подойти не решился. Так ждущий казни пытается хоть на секунду оттянуть свою смерть. Так тонущий пытается удержать в груди воздух, который неудержимо вырывается из нее. За последний час я, наверное, раз десять окликал Летту, но ментальная линия между нами была наглухо заблокирована.
Ладно, пусть будет смерть.
Задержав дыхание, я положил ладонь на зыбкую гелевую поверхность. И как будто нырнул в темную глубину, вынырнуть откуда было уже невозможно.
Но я и не собирался выныривать.
Я хотел достичь дна, даже если оно лежит за смертной чертой.
Только бы коснуться его.
Поверхность блокнота меленько, как при дуновении, зарябила. Слегка защипало пальцы — это устанавливался нейроментальный контакт. Теплая электрическая волна прокатилось по телу, и отдаленный шестьюдесятью минутами прошлого зазвучал у меня в голове голос Летты.