Правда, на вершине купольного тороса сейчас стоял часовой и непрерывно — таков был приказ — сканировал местность. Тем же, по идее, должна была заниматься и вооруженная молодежь, однако Евлог понимал, что в случае чего толку от этих ребят будет немного. Вон как они гордо зыркают по сторонам, вон как воинственно, красуясь друг перед другом, размахивают своими кольями. Какие из них бойцы? Два-три снежных дьявола их мгновенно сомнут.
Нет, здесь больше оставаться нельзя.
— Внимание! Возвращаемся! — распорядился он. — Двое — на пятьдесят метров вперед, двое — назад. По одному человеку — справа и слева. Вы, Гримль, идете со мной!
Несмотря на командный голос, он был полководцем без армии. Противник где-то поблизости и вот-вот нанесет мощный удар, а у него ни дивизии, ни полка, ни даже хоть сколько-нибудь боеспособного батальона. Ему просто нечем сражаться. Он мельком подумал, что напрасно они с Сароном спорили, кому принадлежит будущее — йети или морлокам. Будущее не принадлежит ни тем, ни другим. Судя по всему, будущее принадлежит призракам.
Интересно, откуда они взялись?
Хотя если мы сумели включить активный мутационный процесс, то почему природа не могла сделать того же самого? Ей даже проще.
Ладно, это потом.
Перед уходом он взобрался на уплощенный купол тороса. Солнце уже наполовину погрузилось за горизонт, и равнина, открывшаяся перед ним, была затоплена багровыми бликами тьмы.
Нигде никого.
Безмолвие, сумрачное спокойствие, пустота.
Однако он знал, что впечатление это обманчиво.
Оно может взорваться в любой момент.
Часы бьют полночь.
Начинается большая война.
Первая мировая война в истории нового человечества.
Пригороды я промчал в одно мгновение. Народу было немного, из-за аврала большая часть находилась сейчас в хлорелловых парниках, а если кто-то и попадался навстречу, то, видя, как я несусь сломя голову, немедленно уступал дорогу.
Так же быстро я пролетел саксауловые сады. Мелькнули на фоне неба бутылочные черные ветви — и все. Бежать здесь было легко: дорога была натоптана, шла она под уклон, к тому же микроскопическая чешуя на подошвах (генетики позаимствовали этот принцип у рыб) обеспечивала надежное сцепление с настом. Собственно, я не бежал, а скользил — как старинные конькобежцы, отталкиваясь то одной ногой, то другой. Шумел в ушах ветер, морозный воздух струями обтекал лицо. Особых усилий от меня не требовалось, я мог так бежать не сбавляя темпа много часов. Однако за городом ландшафт стал иным — обнаружились кочки, скопления мелких торосов из слипшегося угловатого льда. Скорость пришлось резко сбросить. Я нервничал. У меня в мозгу звучал голос Летты, который воспроизвел блокнот. Летта сообщала, что уходит к морлокам. Она не вернется, не надо пытаться ее искать. Не обижайся, пожалуйста, ты тут ни при чем, все дело во мне: я не могу жить в мире, где существует лишь снег и лед…
По дороге я непрерывно ее окликал. Ответом мне было глухое и непробиваемое молчание. Не ощущалось даже несущего эмоционального фона, который обычно показывает, что у реципиента включена связь. Вероятно, Летта так и не разблокировала коммуникации. Послав общий запрос, я получил лишь срочное извещение от диспетчера, направленное всем группам, находящимся вне городской черты. Им предписывалось немедленно возвратиться, поскольку в окрестностях найдены следы снежных призраков. От этого я попросту отмахнулся. О снежных призраках, то есть дьяволах, нас предупреждали уже множество раз. Только еще никто не сталкивался с ними лицом к лицу. Очередная легенда, рожденная дефицитом сведений о зоографии ледяных пустынь.
Мне было сейчас не до народных сказаний. Летта, судя по записи, ушла больше часа назад, и у меня еще были шансы ее догнать — вернуть ее, пока она не спустилась в Аид. Мне обязательно надо было ее вернуть. Я верил: Летта просто не понимает, что творит. Она не сможет жить там, где над головой вечный каменный свод, где все закупорено и люди чуть ли не вплотную прижаты друг к другу. Биологически она, может быть, и адаптируется, психологически — никогда. Я снова вспомнил свою единственную экскурсию в подземелье: тесные комнаты, где помещаются лишь стул, стол и кровать, узкие коридоры, где едва-едва можно протиснуться мимо встречного, неестественный электрический свет, от которого пухнут веки, лестницы вниз и вверх со множеством безобразных железных ступенек. Самое тяжелое впечатление произвел на меня аквариум в Большом зале. Собственно, «большим» его можно было назвать лишь по сравнению с остальным: размерами он не превышал пятидесяти-шестидесяти метров. Так вот одна сторона у него была сплошь стеклянная, и там, в освещенной рефлекторами мертвенно-зеленой воде, как порождение кошмарного бреда, который вдруг перешел из сна в явь, плавали кровавые пучеглазые рыбы с вуалями вместо хвостов — разевали овальные рты, словно беззвучно крича. Я было сначала решил, что это мутанты, которых сохраняют лишь как экзотический генный архив, но мне объяснили, что на Старой Земле таких уродов выводили намеренно — для красоты.