В общем, полный кошмар! Как Летта будет среди этого жить? Ведь это же не неделя, не месяц, не год — это уже навсегда, до скончания ее дней.
Теплилась, правда, надежда, что морлоки ее не примут. Две недели назад было объявлено, что их Административный Совет запретил с нами любые контакты. Инфекции они, видите ли, боятся! Да патогенных микробов и вирусов у нас на порядок меньше, чем у этих земных червяков! К тому же я понимал, что запрет в данном случае работать не будет. Одно дело контакты, которые в самом деле могут быть опасны, другое — реальный добровольный мигрант. Морлоки ни за что не откажутся от соблазна получить в свою популяцию такой ценный генетический материал. Впрыснуть в старческие, дряблые вены свежую кровь. Боже мой, внезапно сообразил я, ведь они же заставят ее рожать каждый год. И не только рожать — будут брать тканевые культуры, вытяжки, извлекать стволовые клетки, вычерпают ей весь костный мозг.
От этой жуткой картины у меня прибавилось сил. Я снова не бежал, а летел, вполне удачно минуя трещины, всхолмления, снежные ямы. И оставалось, наверное, не более трети пути, когда вдалеке, где начинался бугристый подъем, я увидел спускающуюся с торосов темную человеческую фигуру. Я чуть было не закричал от радости. Впрочем, уже в следующую секунду мои надежды бесследно развеялись. Сфокусировав зрение, для чего пришлось резко затормозить, я мгновенно определил, что это не Летта. И рост не тот, и куртка, как у морлоков, и на лице — овальная пластиночка респиратора.
Минуты через четыре женщина, чем-то неуловимо знакомая, судорожно схватила меня за локти.
— Как хорошо, что я тебя встретила!.. Ты меня помнишь? Я Нора… Вы помогли нам у маяка, вытащили, когда сдох наш вездеход…
— Да-да, — бормотал я, пытаясь освободиться.
Это, конечно, было невежливо, но ведь я дико спешил.
Впрочем, Нора тут же охладила мой пыл.
— Если ты за своей подругой, то можешь не торопиться. Опоздал. Она уже полчаса как внизу.
— Где внизу?
— В изоляторе. Она уже спит и будет спать еще минимум восемнадцать часов. Таковы у нас правила карантина. Пока ее полностью не обследуют, она в общие помещения не войдет.
Я будто натолкнулся на стену.
Я понял то, о чем запрещал себе думать, пока бежал. Бесполезно.
Летта наверх не вернется.
Мы с ней не увидимся больше.
Никогда! Никогда!
— А я уже думала, что замерзну здесь, — весело произнесла Нора. — Иду, иду, кругом — холод, снег, лед. Ноги совершенно окоченели. Уже вечер, солнце садится, а я все иду, иду… Между прочим, я, наверное, последняя, кого выпустили из Аида.
Я начал понемногу соображать:
— Так ты сюда навсегда?
— Ну да, я ушла от них, — так же весело сообщила Нора. — Не могу больше: зарылись в землю с головой, как кроты. Знаешь, наш генерал, ну которого вы зовете Сарон, как-то рассказывал, что в юности, то есть в древние времена, он читал книгу про зимовку на Груманте — это вроде был такой остров, куда занесло рыбаков. Полгода им пришлось ждать весны, припасы кончились, в конце концов начали жрать друг друга… Так вот, они там, в Аиде, тоже не доживут до весны, тоже начнут жрать друг друга — в переносном смысле, конечно. А я никого жрать не хочу. И вообще, я хочу дышать настоящим воздухом — настоящим, а не этой отфильтрованной дрянью с запахами плесени и лекарств, хочу видеть небо над собой во всю ширь, хочу рожать, когда сама это решу, а не когда это предписывается демографическими расчетами…
Нынче она была без очков. Это понятно: в сумерках ей очки ни к чему.
В черной влаге зрачков горел отблеск заката.
Я прикидывал, что мне следует сделать. Было ясно, что оставлять Нору одну на равнине нельзя. Во-первых, еще не было случая, чтобы морлок мог пешком пересечь расстояние от Аида до нашего города. Дыхания у них не хватает, в респираторе такой путь не пройдешь. А во-вторых, и в главных, — скоро ночь. До темноты, как мне подсказывал опыт, оставалось не более получаса. И хоть ночь сегодня по всем признакам обещалась ясная — и звезды вон проступают, и месяц светлым серпом, — лучше было бы укрыться за надежными стенами, а не брести кое-как в обманчивых и опасных тенях.