— Что ж, замечательно… — она помедлила. — А ещё какие-нибудь стихи на эту тему ты знаешь?
…В конце концов — почему бы и нет? Очаровательной Алёны-свет Андреевны в коммуне нет и непонятно, появится ли она, отношения с Татьяной никак не складываются, оставаясь уже который месяц на стадии взаимных подколок и редких откровений. А Есфирь Соломоновна вполне миловидна, да и фигурка выше всяких похвал, и не помешает произвести на неё благоприятное впечатление. Без всякой задней мысли, разумеется, исключительно ради чистого искусства…
— Знаю одно. — сказал я. — Только это не Шекспир, но зато как раз про сражение при Азенкуре. Один малоизвестный поэт, у мамы была маленькая такая книжечка, на серой бумаге. Фамилии, простите, не помню.
— Ничего, Алёша, это не так важно. Ты читай, читай…
…Ага, уже не «Давыдов», а «Алёша»? А глазки-то потупила, и румянец не сходит со щёчек...
Я откашлялся.
...Доспехи — вдрызг. Шлем сброшен. На смех курам
Мой вид. И слава Богу — смерть вблизи.
На борозде войны под Азенкуром
Стою, по наколенники в грязи.
Где пала голубая Орифламма
В объятья сотни бешеных копыт,
И плачет к отступлению навзрыд
Далекий рог. И щит, врезаясь в щит,
Кричит, как иудей над пеплом Храма –
В оси еще живого колеса
Голов, кирас, блестящих конских крупов
Стою, светя средь гор железных трупов
Свечой кровоточащего лица…
Я умолк. В классе повисла мёртвая тишина. Все, включая двух парней с «галёрки», обычно мало интересовавшихся происходящим у доски, смотрели на меня во все глаза.
— А «орифламма» — это что? — спросила Рита Ольховская, девочка из седьмого отряда, сидящая, как и полагается примерным ученицам, на первой парте.
— Французское королевское знамя, штандарт.— среагировал я, прежде чем учительница успела открыть рот. — Только на самом деле она была не голубая, а пурпуровая, с вышитыми золотом языками пламени. При Азенкуре Орифламму захватили в качестве трофея англичане, и это стало одним из самых горьких символов поражения Франции. Но это была не самая страшная их потеря в тот день…
…Виват тебе, неведомый мой брат,
Что, налетев всей массой мне на грудь,
От крови пьяный, в плен решил не брать!
Виват огню твоих прекрасных рук.
Руби наотмашь, не дрожи, не целься.
Мой меч — обломок, жду и не бегу.
На лютне стали, мальчик из Уэльса,
Спой реквием последнему врагу…
Я пробежал глазами по рядам парт. Коммунары, замерев, внимали.
— После англичанам досталось много пленных. За рыцарей тогда было принято брать выкупы, и их старались не убивать, а захватывать живыми. Но когда пришло известие, что к разбитым французам вот-вот подойдёт подкрепление — король Генрих приказал перебить пленников. Известие оказалось ложным, но дело было сделано — несколько сотен дворян лучших французских фамилий пали, как скот под ножом мясника.
..Аррасских графов ветреный потомок,
Я шел, пока хватало сил, бренча
Железом. И за жизнь, как за обломок
Холодного кастильского меча
Держался. Но всему свои пределы –
Искромсан щит, забился в корчах конь...
Ты слышишь, слышишь, Пресвятая Дева,
Хранившая французов испокон:
Когда последний из полка, устав
От боли, опрокинется на шелк штандарта,
Сжав
Подрубленный сустав,
Крестом себя по пашне распластав –
Не осуди. Пока он мог — он шел…[3]
Тишина в классе звенела, и только на передней парте беззвучно вытирала раскрасневшиеся глаза отличница Рита.
— Спасибо, Алёша. — выдохнула опомнившаяся наконец Эсфирь Соломоновна. Нам все очень понравилось, верно, ребята?