До краев
Что дают? Что?!
Странный вопрос
Ослепли, что ли, –
одни мужики!
Дым сигарет и папирос.
Гривы до плеч и седые виски.
День на закате.
Из проходных.
Серые после рабочего дня.
Вливаются в очереди у пивных –
Мелочь в кармане – нет и рубля.
Рядом с очередью,
качаясь,
Стоит завсегдатай – в стельку пьян.
С работы выгнан, во всем отчаясь,
бежит, бедолага, в хмельной дурман.
Вот подкатила студентов орава.
Им на зачет,
а они – сюда.
Брезгливо,
мимо,
матрона седая –
Как прокурор из зала суда.
Очередь ждет.
До заветной кружки
С шапкой пены – еще далеко.
В джинсах и пудре
под ручку
подружки.
Фыркнув, прогарцевали легко.
Очередь ждет,
а кто-то нахрапом –
Чего, мол, шумишь!
я тут занимал!
Рядом другой –
тихою сапой.
Клянчит, скромно потупив глаза.
Очередь.
Люди.
Разные судьбы.
Кто-то случайно.
А кто-то навек:
С нас не убудет
и к нам не прибудет –
Нынче дозволено,
пей, человек!
Нечто, прикрытое драным халатом.
Брызжет,
слюной исходя у окна:
Пустите, мол, женщину!
Кроет матом!
Вас вон – мужиков-то,
а я-то одна!
Студенты хихикают,
кто-то плюется.
Гомон над очередью – как пелена.
И каждый надеется –
он доберется!
Задним не хватит.
Ему – сполна!
В метро
Вот две девчоночки в дубленочках.
Колечки выставив на пальчиках,
С игривой томностью котеночьей
О фирменных толкуют мальчиках.
И однокурсницу-товарочку
Помянут, глазками сливаючись,
С ехидцей, с показною жалостью:
– Такая русская, простая…
Куда ей, серой мышке, зариться
На их добычу предстоящую.
Ей женишком не отовариться,
Ну разве – самым завалящим.
Куда ей – дискотек чурается.
Как из огня бежит из бара!
А вон, у Динки, получается
С товарищем из Занзибара.
С благоговеньем, чуть не шепотом,
И с искрами в глазах восторженных
Судачат о девицах опытных
И интердевочках поношенных.
Откуда взялись вы, милашечки,
И «непростые» и «нерусские».
Такие славненькие пташечки,
С такими пальчиками узкими.
С такими мыслями широкими –
От «Лейпцига» и до «Белграда»,
Завороженные «березками»?
А может, так оно и надо?
А может, в этом радость юности –
Не ведать горести и жалости?
Все прочее – от скудоумости,
От «русской, простенькой» отсталости?
Неужто впрямь – простое, русское –
Для вас лишь только платье узкое.
Что брошено за обветшалостью.
Своей немодностью и старостью?
Да пусть их, фирменные шмоточки
И дефицитнейшие тряпочки,
И вправду, лучше, чем обмоточки
Или «восходовские» тапочки.
Пускай мне станет все до лампочки,
К чему тревожиться-печалиться –
Две крошки-девочки, две лапочки
Не повод, чтобы вдруг отчаяться.
Необъяснимое
Пораскинь мозгами,
пораскинь!
Синь журнальная – еще не синь.
Свет от лампочки – еще не свет.
И тебя на свете еще нет.
Тень от рампы на кулисе – тень.
День, что будет завтра, это день.
Пораскинь мозгами,
пораскинь –
сдвинь их набекрень немного,
сдвинь!
Что тобой посеяно – пожнешь.
Верящих в тебя – не подведешь.
Не обманешь тех, кому помог.
Слог твой,
хоть из кожи вон,
– твой слог!
Набекрень!
Еще хоть каплю набекрень!
Через пень трухлявый
(коль тебе не лень)
преломи причудливую тень –
в кружева теней одень плетень,
чтобы через заросли словес
чистый лучик на плетень пролез!
Не умеешь –
помолчи в тиши.
Не пиши напрасно.
Не греши!
Ни зимой, ни летом
не пиши!
Лучше встань с рассветом –
попаши!
Карандаш и ручку –
все зарой!
В землю!
В самый плодородный слой!
Да сиди,
верь в чудо,
не дыши – сторицей
взойдут карандаши!
Если верить и упорно ждать,
если снизойдет вдруг благодать
и тебя не выгонят взашей –
целый лес взойдет
карандашей!
Ну, а если все же удивишь,
и тебя советом не проймешь –
отзовешься бредом,
рассмешишь,
у Сизифа камень переймешь.
Плюнь!
Твоя затея непроста.
Вместо тени –
свет и пустота.
И плетень с трухлявым пнем вдвоем
обернутся каждодневным злом.
Усомнись.
Сомненье свое взвесь.
Суету в себе самом отринь.
Зеркала внутри себя завесь.
И протри глаза.
Протри!
Протри!!
Не хула и не отрава-лесть –
будет и тебе Благая Весть.
Стало быть, и ты на свете есть!
А досель была твоя лишь спесь.
Пораскинь мозгами,
пораскинь
и узришь:
где тьма,
где свет,
где синь.