Ратибор обвел взглядом стоявших вокруг него людей, и презрительная усмешка оттянула уголок его рта-так поспешно спрятали они глаза.
– Факел и меч! – спокойно приказал он.
Несколько мгновений воины и слуги растерянно молчали, затем бросились к царевичу.
– Не ходите туда, господин наш, не ходите! Предками заклинаю! Там погибель! Не ходите! – запричитал верный Ратша, схватив Ратибора за край плаща, и все закричали следом за ним.
– Ну-у! – Ратибор яростно выбросил вперед руки, и люди разом смолкли – в его ладонь послушно легла холодная рукоять меча.
Пламя заметалось на ветру, швыряясь искрами и обрывками дыма, и Ратибор исчез в узком отверстии входа.
И сразу же темнота и тишина отделили его от людей. На мгновенье царевич остановился – в голове скользнула трусливая мысль: может быть все-таки вернуться – но тут же понял, что это уже невозможно. Долг и честь обязывали идти вперед, и он двинулся дальше.
Вскоре узкая горловина расширилась, скользкие холодные стены расступились, открывая глубокое мрачное подземелье. Слева, со стороны реки, в него проникал серый рассеянный свет. Черная студеная вода плескалась у самых ног. Гулко отдаваясь в невидимых сводах, стонала арфа.
Подняв над головой факел, царевич огляделся по сторонам. Что-то смутно забелело справа в темной глубине грота. Сердце скакнуло и лихорадочно забилось в груди. Водя факелом над головой, царевич пытался разглядеть, что ждало его там впереди, но было слишком темно. Ничего не разобрав, Ратибор осторожно стал пробираться вперед. Идти было трудно, ноги скользили на голых валунах, а песок и галька скрипели под каблуками, запечатлевая каждый его шаг.
Приблизившись вплотную, Ратибор облегченно вздохнул и опустил верный меч – это было всего лишь человеческое тело, сжимавшее в руках арфу. Проникавшие в пещеру волны накатывались на него и, задевая струны, вызывали те необычные звуки, которые напугали рыбаков.
Склонившись над водой, чтобы разглядеть утопленника, Ратибор вытянул факел впереди, вскрикнув, отпрянул назад: с черной поверхности, застывшее и белое, на него смотрело лицо старшего брата.
Царевич окинул взглядом разбитую золоченую арфу с обвисшими, частью оборванными струнами, перевел взгляд на еле плещущуюся у ног волну и резко сжал рукоять меча. Внезапная мысль пронзила его. Озираясь по сторонам, он медленно отступил к стене. Только сейчас он понял: арфа не могла звучать! Здесь было какое-то колдовство.
Пещера надвинулась на него тьмой и каменными сводами, вновь предстала обиталищем грозного духа. Некоторое время Ратибор, напрягшись, готовый ко всему, стоял, прижавшись спиной к сырой неровной стене, но ничего не происходило. Страх отпустил его, и царевич вспомнил свои хвастливые слова в палатах. Набравшись мужества, он шагнул к воде.
Лицо Ярополка было безмятежно, он даже как-будто… Ратибор опустил факел еще ниже. Да, он улыбался!
Как жутко!.. Как ужасна эта счастливая улыбка, навеки заледеневшая на губах брата.
Казалось, он просто спит и видит чудесный сон. Но скрюченные, окостеневшие пальцы, сжимавшие любимый инструмент, нарушали картину, вызывая ощущение какой-то неведомой жути.
Ратибор долго завороженно смотрел на Ярополка, и скорбь уже охватила его душу и сжала грудь, и мысли протянулись к будущему: к тому, как пошлют гонца, и он, словно стрела, пронзит сердце отца известием о смерти любимого сына, к похоронам, горю, плачу. Но сильнее горя было желание понять причину гибели брата – выражение его лица слишком противоречило смерти. Счастливый! Что может быть радостного в ней, когда тебе всего двадцать пять!
«Он не погиб в борьбе и не утонул, – размышлял Ратибор. – Не отравлен и не умер от голода или болезни. Но от чего?!.. Арфа? Колдовство?
Может быть он просто замерз? Злые разбойники отобрали у него теплую одежду, коня и бросили в безлюдном краю. И он шел, шел, шел, теряя силы и коченея, и погиб почти у порога родного замка.
Говорят, что замерзал, люди умирают без боли, и перед концом им часто грезится нечто прекрасное и волшебное… Может быть. Но ведь не настолько, чтобы испытывать счастье? А он счастлив! БЫЛ счастлив, – поправился царевич, вглядываясь в лицо брата, – в последние часы или минуты жизни… А холод мог дать только покой…»
Сделав несколько шагов в сторону, Ратибор крикнул. Звук его голоса мощно пронесся под сводами, но стиснутый в узкой трубе входа сник и долетел до стоявших снаружи людей слабым эхом. Ратибору пришлось крикнуть еще раз, прежде чем они поняли, что он зовет их, и вошли в пещеру.