Выбрать главу

От медведя можно укрыться лишь на вершине дерева или скалы, да не просто так, вскарабкавшись на дерево, так медведь достанет, а накопив в укрытии – шалаше или гнезде меж ветвей (то есть, на «каменном небе») – большой запас крупных камней. Вот она, изначальная «ваджра-мьелльнир»! Камень! Тот самый, что за историю человеческую или, вернее, предысторию из поколения в поколение спасал миллионы человеческих жизней.

Тут же оговоримся, что речь идет о предках индоевропейцев, о местах их обитания: ведь у жителей пустыни, скажем, или у индейцев Амазонки, существовавших и существующих в иных условиях, и легенды-сказы иные.

Выискивая истоки героя-«громовержца», мы с вами забрались в доисторические дебри. Но это ничего не меняет – праиндоевропейцы не на пустом месте появились, так же как и славяне, о которых мы уже говорили, не из воздуха возникли. И герой-камневержец, может быть, один из самых древних образов, не только неолитических, мезолитических, палеолитических, но вполне возможно, что и из тех, что пришли к человеку еще из дочеловеческого или предчеловеческого бытия. Ведь подобным образом защищалась – и именно от вездесущего медведя-верхолаза – человекообезьяна, да и обезьяна – мы знаем, что наши четверорукие меньшие братья и доселе используют такую тактику. И представьте себе, как выглядит могучий и бесстрашный вожак стаи в ее глазах, когда он меткими и сильными, молниеносными бросками камней отбивает нападение подбирающегося к самкам и детям медведя! Это же герой, это полубог!

С еще большим восхищением смотрели перволюди на тех своих соплеменников-«воинов», которые брали на себя задачу побития «чудовища», несущего смерть, пытающегося уволочь человеческую «душу» на свои «подземные», берложьи или пещерные, пастбища. А каким представлялся ребенку, наблюдавшему с ужасом, как лезет на дерево, к нему, разъяренный, жуткий медведь-«чудовище», его отец-защитник: волосатый, бородатый, сам страшный в гневе могучий полубог, отец-царь, побивающий чудесным спасительным оружием чудовищного врага? Нет сомнения, что это образ отца-героя запоминался миллионам детей на протяжении тысяч, десятков и сотен тысяч лет не меньше, чем образ неба-отца, мечущего молнии в мать-землю.

Дикое, оскаленное, ревущее ужаснее любого грома чудище – волосатое и мохнатое, загубившее на памяти самого племени, да и каждого его члена, не одну «душу», поначалу рвущее когтищами кору и корни у основания «мирового древа», а потом и взбирающееся по стволу древа за жертвой. И полубог, сам дико орущий, ударяющий со всей силой камнем о камень, вызывая подлинный гром, и швыряющий в чудище камни-молнии и в итоге побеждающий (этот момент важен по той простой причине, что проигравшие становятся жертвами и автоматически выбывают из числа носителей памяти), ликующий, а если враг побит окончательно, так разрезающий, разрубающий его на множество частей (а этот мотив обязателен для основного мифа – чудище всегда расчленяют), на весь род, семью или племя. И такая вот картина на протяжении сотен тысячелетий как минимум! Без всяких сомнений, не запомниться, не отразиться в преданиях, легендах, причем в самом первостатейном виде, она никак не могла.

Почему поединок бесконечен? Сколько бы Индра, Перун, Таран и прочие «громометатели» ни побеждали своих противников, все равно им предстоит вновь и вновь повторять подвиг. Потому что враг-чудище не в единственном экземпляре был на свет порожден. Сколько человек жил в лесах или вблизи них, столько ему и приходилось сталкиваться с волосом-медведем.

И побивать его приходилось не только с дерева, но и с любой возвышенности, которая давала преимущества, – на поздних этапах, наверное, даже с крыши хижины или избы, где также было «каменное небо» – запас камней. Отсюда и совмещение «дерево-скала-возвышенность» с абсолютным преобладанием дерева, а именно дуба, наиболее крепкого, толсто-ветвистого, приспособленного для оборудования на нем временных или постоянных человеческих убежищ.

Тут мы еще раз напомним читателю о ложных стереотипах – о якобы проживании первобытных людей в пещерах. Нет, не жили они там. Именно хижина, полуземлянка, землянка, а до того – шалаш или гнездо на большом могучем дереве.

Надеюсь, что наше представление о первомифе покажется читателю не менее обоснованным и жизненным, чем объяснение того же сюжета памятью эмбриона или даже яйцеклетки в утробе матери до момента оплодотворения, о чем мы писали, давая общие представления о гипотезе голландского ученого и его единомышленников.