– И слава богу и всем чертям в преисподней, – проводил его Витюня, – нас голой рукой не возьмешь! – Потом вздохнул с присвистом. – Что ж это за жизнь собачья? И-эх!
А Николай вдруг вспомнил, что пивной бар уже десять минут как открыт. И от мысли этой даже облился весь потом.
– Может, в автопоилку, – робко спросил он, – по кружечке? Ну чего ждать, пока магазин откроется?.
– А мы на все согласныя, – пропел в ответ Витюня, сплюнул, выбил руками по груди, а ногами по скамеечным доскам какую-то немыслимую чечетку. – Потопали, может, кого из мужиков стренем, поутряночке они, голуби, все там. Может, и сгоношим чего!
Николай скривил губу. Надеяться на мужиков особо не приходилось – такая же голь перекатная, как и они с Витюней. А вот уплывут три заветных рублика, где тогда новые искать? Деньги в это утро на дороге не валялись. И все же в пивнушку тянуло очень. До судорог в желудке.
Неожиданно Витюня хлопнул себя по лбу.
– Фу-ты, черт! Забыл совсем. Слушай, Коляня, мне тут на секундочку домой забежать надо. Подождешь?
Николай промолчал.
– Я мигом! – бросил Витюня уже на ходу.
«Да бог с ним, – подумал Николай, – куда он денется!» Хотя его и кольнуло то, что деньги-то были у Витюни, а значит, беречь его надо было пуще зеницы ока – мало ли что! Задним умом он постиг это, забеспокоился, только поздно. Витюня всегда опережал его своими действиями. Николай и сам стал замечать – последнее время соображает туго: не поймать, не собрать сонных мыслей.
Витюня, когда ему попадались собеседники, любил поплакаться, выжать слезу. Николай наизусть знал все его бесчисленные истории: и о трагической любви без взаимности, и о травле на работе за правду, за критику начальников, и многие другие. Рассказывал Витюня всегда с жаром, в лицах. И сам верил всему рассказываемому. Но Николай-то знал, что правда была только в том, что Витюня был в свое время первоклассным столяром, и в том, что вышибли его за длительные запои. А все остальное – накипь, легенда, которую Витюня придумал не столько для слушателей, сколько для себя. Не было ни роковой любви, ни жены – мучительницы и изверга, не было правдоискательства и несправедливостей, не было гонений за критику. А было то же, что и у всей их братии, – постепенное и, главное, постоянное «принятие», которое затмило собою все. Но Витюня свою легенду лелеял и чем больше разукрашивал ее, тем больше в нее верил. Романтик!
Николай предпочитал молчать. Он не любил распространяться о себе. Хватит того, что сам знает правду. И какое дело до нее другим!
Прождав Витюню с полчаса, он совсем отчаялся, встал и побрел домой. Он не думал, зачем его туда несет, просто не сиделось.
Идти Николай старался как можно ровнее, не покачиваясь, хотя ноги ему отказывали. И не от выпитого, а от слабости, может быть, и оттого, что он уже давненько не ел по-настоящему. Только есть ему не хотелось, аппетит пропал давно, да так и не появлялся с тех пор.
Хотелось полежать, отдохнуть, а уж потом во что бы то ни стало разыскать Витюню, пока деньги еще целы. Если они целы. Он услышал за спиной легкие шаги, сдержанный смех.
– Дядь, почем пол-литра?
Николай вздрогнул, но не обернулся. Детский высокий голос вонзился иглой в затылок.
– А он язык проглотил – вместо закуски! – раздался второй голосок, звонче прежнего.
Чуть сбавив шаг, Николай прислушался. Он различал шепот, которым мальчишки переговаривались между собой.
– Ну его, Петька, чего связываться! – шептал один.
– Испугался? – подтрунивал другой.
– Да ты что!
– Не бойся, он же еле на ногах стоит. Даже если распсихуется – нас не догонит.
– Да-а, вон длинный-то какой, ноги как ходули, – гнул свое первый.
– Дурак ты, Петька! Эти пьянчуги все хилые, погляди-ка, он даже и догонит, так ничего не сделает, слабак.
– Не слабей нас.
– Да я ему головой в живот ткну, он…
«Какие же они жестокие! – подумал Николай и тут же стал себя успокаивать: – Все дети жестоки, они не понимают, что причиняют боль. Мучают родителей, учителей, терзают кошек. Меня вот…» Объяснить словами можно было все на свете, но понять, оправдать? Николай не мог. Ему было мучительно жалко себя, своей беспомощности. На детей ему было наплевать.
– Шли бы вы домой, уроки учить! – крикнул он, обернувшись.
Голос сорвался, прозвучал хлипко и неуверенно. Мальчишки захохотали, они рассчитывали на реакцию и добились своего. Николай понял – он допустил ошибку, промолчи он, и они бы вскоре отцепились. Теперь другое дело.