– Где же ты был, Некрас? Тебя уж в дружине давно хватились, почитай три дня ищут.
– Знаю, – хмуро буркнул Волдырь, внимательно изучая лицо Гостомысла. «Сказала ему Горислава или нет? В поруб поволокут или прикончат сразу?» – быстро соображал он. – «Надо же попал, лучше бы к воеводе отвели.»
– Что это у тебя доспех странный, – допытывался у него старейшина. – Может, ты князя сменил? Ты знаешь, что Ратибор тебя изгоем выкликнул, за обиду его сыну?
– Знаю, – снова ответил Волдырь. «Видать не сказала», – решил он понемногу успокаиваясь. – Мать поведала, – соврал он Гостомыслу, быстро входя в роль. – Только не было у меня ни кун, ни скоры чтоб виру заплатить. Вот и решил я податься к ижорам. Думал, добуду шкурок, вернусь, заплачу…
– А эту шкуру ты где добыл? – перебил его Гостомысл, указывая на варяжскую куртку с пятнами крови на груди.
– Эту, – на мгновение замялся Некрас. – Здесь, в Посаде. Придушил я одного свея, а другой на меня бросился, пришлось мне и его, – он сделал выразительный жест рукой. – Его же собственным мечом, – добавил он с некоторой гордостью.
– То славно, – одобрил Гостомысл. – Может, князь Ратибор тебя за то и простит. Как вернется, я его о том попрошу. А пока ступай в дружинную избу. Там сейчас десятский Порей за старшего. Воеводу-то ночью ранили. Да, – окликнул Гостомысл уже собравшегося уходить Некраса. – А как же ты узнал, что свеи в Ладоге?
– Да я допреж ижор, решил на заставу заглянуть, к Сухоруку. Был он мне как брат старшой. Пришел я туда, гляжу, а гам свеи хозяйничают. Перебиты все. А Шестак стоит копьем к дубу пригвожженный, – Некрас сморщился и попытался выдавить из глаз слезу.
– Да, – вздохнул старейшина. – То мне ведомо.
– Как? – враз побледнел Волдырь. – Откуда?
– Вешняк с заставы пришел. Жаль только поздно. Поранили его тяжко. Ну, ступай, – отпустил он Некраса, не заметив испуга на его лице.
Старик посмотрел на небо. На восходе оно уже стало прозрачно-голубым, зато с полуночи, откуда дул свежий полуношник, на Ладогу, клубясь, наползала темная туча. «Гневается владыка Перун или посылает знамение? – встревожился Гостомысл, глядя на нее. – Надо бы позвать волхвов, да отслужить молебен небесному воину», – решил он. За частоколом тревожно загудели варяжские трубы. Люди на валу просыпались, встряхивались ото сна и тут же становились к тыну. Гостомысл выглянул из-за острых зубцов. Сплошная стена круглых щитов и копий шевелилась в тумане. Варяги явно собирались на приступ. Вот трубы в их стане пропели вторично и в том месте, где над щитами развевался зеленый с черным медведем стяг свейского конунга, вперед вышли два воина. Они уверенно направились к тыну. Не доходя до него на один перестрел, остановились. Тот, что шел впереди отстегнул меч и отдал его спутнику. Взяв оружие, он зашагал обратно. Ладожане напряженно следили за тем, что будет дальше. В толпе слышался тихий говор.
– Опять что-то удумали, собаки!
– Гляди! Меч отдал.
– Сейчас говорить будет.
– Эх, был бы здесь князь Ратибор! Мы бы с ними по-другому поговорили.
– Да я ж узнал его! Это купец Хавард Урманин! Он же в Ладоге не первый год.
– Точно! Он! Пригрели змею…
– Дай кось я его сейчас из лука попотчую!
– Нет, негоже так. По послу стрелять, последнее дело. Не по закону-то.
– А они что, по закону?
– Так то они, а то мы.
Купец подошел еще немного ближе и, приложив ладони ко рту, прокричал:
– Ладожский люд! Славный конунг Олав послал меня к вам с миром! Он не хочет вам зла! Пусть кто-нибудь из ваших старейшин выйдет ко мне и я передам вам условия конунга.
На стенах стало оживленнее. Говор усилился.
– Ишь ты, собака, с миром он пришел!
– Если б не тын, давно бы всех нас порубили.
– Это какой же Олав?
– Да из Бирки. Сын Бьерна с Кургана. Того, что совался к нам однажды лет десять тому назад.
– Вот проклятое семя, все нет ему покоя!
– Кого же пошлем к находнику? – раздался сзади Гостомысла старый, надтреснутый голос.
Старейшина обернулся. Рядом с ним стоял Данислав.
Лицо его было сурово, словно говорило: «Не послушали меня, а я же предупреждал!» Вместе с Даниславом был Твердислав, младший брат купца, который приходился ровесником Гостомыслу. Однако, казалось, что время обошло его стороной. Был он крепок и кряжист, а в его пепельных волосах не было заметно седины. Вместе с ними был и Гремислав. Бессонная ночь резче прорезала морщины на его гордом лице. Под глазами залегли темные тени. Рядом стояли волхвы Радимир и Вольгаст. Оба в длинных, белых одеждах, с резными посохами в руках. Радимир, жрец Велеса, был стар, с серебристой от седины головой и длинной бородой. Глубокие морщины покрывали его смуглое от загара лицо прихотливым, словно древесная кора, узором. А в глазах его было что-то нездешнее, что-то от таинственного подземного мира хозяина стад Велеса, то, что давало ему мудрость и знание. Вольгаст, напротив, был молод. Родом он был нездешний, с далекого, заморского острова Руяна. Темные, всклокоченные волосы, острый крючковатый нос, хищный блеск в глазах, все это делало его надменное лицо похожим на коршуна. И всякий, даже не зная его, сказал бы, что его господин, Перун – владыка молний.