– Десятый!
В голове пустота, как в порожнем котле. В груди сердце стучит глухо-глухо: «Тебе, тебе, тебе! Снова тебе!» Увидел мать Висту, ее строгое лицо, с вытянутым в тонкую нитку ртом. Любава что-то шепчет, тихо шевеля губами. Разобрал:
– Видно от судьбы не уйдешь!
У самого на глаза слезы навернулись: «Что же это!?» Мать молча взяла его за руку, повела собирать в дорогу. Тяжкие это были сборы, хоть и доставала мать Виста наряды из того ларя, где припасено все для особого случая. Вот и настал он. Достала мать белую сорочку, по вороту вышитую, шелковый плащ лазоревый с куньим подбоем, высокую шапку соболью, такую в пору и жениху одевать. Подумала немного. Принесла один из отцовских поясов с крупной пряжкой-туром. Опоясала Вадима. Может пояс-оберег поможет сыну в чужой стороне? На шею надела тонкую, витую гривну красного золота. Все ж не холоп, а княжий сын. Отошла на два шага, оглядела придирчиво, поворачивая перед собой то туда, то сюда. И вдруг, никогда Вадим не видел мать такой, разрыдалась, бросилась ему на грудь, запричитала:
– Что же буду без тебя я делать, дитятко? Каково же тебе будет на чужой-то, на сторонушке? Что скажу твоему я батюшке, что поведаю, о твоей о злой, о доле, горемычная? Улетает от меня-то сокол ясный. Да разлука мне с тобой горше смертыньки!
Причитала мать, причитала и спрашивала. Да что же ей ответишь? Вадим каменно молчал, только гладил рукой теплые материнские волосы. А к горлу подкатывал противный, вязкий ком. Не сказать из-за него ничего, не вздохнуть. Жалко было мать, и Гориславу, да и себя тоже.
Мать успокоилась сама. Смахнула слезинки, повисшие на ресницах. Даже улыбнуться постаралась. Подтолкнула в спину.
– Ну иди. Провожать не пойду, не на век же расстаемся, – а у самой глаза до краев тоски полны. Да не простой тоски, тоски смертной. «Не увижу больше ее!» – больно сжалось сердце в недобром предчувствии, но Вадим не остановился, не оглянулся. Толкнул тяжелую дверь на крыльцо.
После полумрака сеней яркий свет резанул по глазам. Да так сильно, будто снова жарко ахнула рядом громовая стрела. Зажмурился Вадим и словно въяве увидел перед собой чужого воина, по виду варяга. Уже седого, заматерелого в сечах, с отметиной от вражеского меча на правом виске. Стоял варяг широко расставив ноги, крепко сжимая сильной рукой рукоять меча, а за его спиной колыхались копья немалого войска. Даже стяг разглядел Вадим, незнакомый, малиновый, с белым соколом посередине. Сложив крылья, камнем падал он на добычу. Видно и хозяин был таков. Не успел Вадим оглянуться назад, увидеть свою дружину под отцовским знаменем с золотым туром, как обнаженный меч холодно блеснул в руке у находника. Схватился Вадим за левый бок, судорожно ища рукоять своего клинка на поясе. Напрасно! Тут только и понял, что пригрезилось ему это. Тряхнул головой, провел ладонью по глазам, стряхивая наваждение. Вот тогда и приметил он Гориславу.
Девушка стояла чуть в сторонке. На ее побледневшем и похудевшем лице ярко горели широко раскрытые глаза. А в глазах застыл испуг, как если бы увидела она такое, чего ждала, но чего страшилась. Смотрела она прямо на Вадима и юноша шагнул к суженой. Горислава подалась к нему, но с места не сошла. Лишь губы ее неразборчиво бормотали:
– Все так, переступень трава… Волдырь проклятый… все как видела, плащ лазоревый, гривна золотая. Прости, сразу не поняла! – она всхлипнула, закрыв рот рукой, чтобы не заголосить. Вадим прижал ее к себе. Уткнулся лицом в ее двойную макушку. А сказать ничего не смог. Все ком проклятый. Что ты с ним будешь делать, не уходит и все.
– Вадимушка, миленький! Ты ведь вернешься, я же знаю, вернешься! Ты ведь меня не бросишь? – горячо шепчет Горислава, а ее мягкие волосы щекочут Вадиму щеку.
– Я тебя ждать буду сколько надо! Только ты возвращайся скорей. Ведь вернешься!? – в горле запершило от гвоздичной пряности ее волос. Хотел сказать: «Жди», а вышло:
– Не знаю…
Чья-то тяжелая рука легла на плечо. Обернулся. Домажир, ключник Гостомысла, зовет.
– Старейшины ждут!
Вот она дружинная изба. Вслед за Домажиром вошел Вадим в светлую гридницу. Сколько раз бывало мальчишкой хотел он попасть сюда, на советы отца со старшей дружиной. Сколько раз видел себя в мечтах здесь, восседающим за дубовым столом рядом с прославленными кметями. Вот и сбылись мечты. Только смутная тревога поселилась в сердце, недоброе предчувствие закралось в душу. Вадим попытался понять, что это, но у него ничего не получилось. Как тогда на жертвенном камне, когда он пытался заглянуть за ограду. Нет, не выходит. Он обвел глазами собравшихся: старцы градские, волхвы, раненый воевода, десятский Порей и те девять, кому выпал жребий. Он десятый. Старейшины медлят чего-то, переглядываются, вздыхают. Вадим посмотрел на Ярого, но и старый воевода отвел глаза. Тогда Радимир, жрец Велеса, откашлялся и повел свою речь издалека.