– А что, в тот раз я тоже ела чернослив тоннами?
– Ага.
Карин неудержимо тянуло к черносливу и год назад, когда она носила Йона. Срок этой беременности уже перевалил за семь месяцев, роды ожидались в начале апреля – младенец будет всего лишь на год младше Йона.
– Нужно запретить зачинать детей сразу после родов, – сказала Карин, со злостью глядя на чернослив.
После каждого съеденного пакета она часами просиживала в туалете. Сами помнил о ее просьбе не разрешать ей есть так много чернослива, но не мог сказать «нет» любимой женщине, жаждущей этого лакомства.
– Почему я не подсела на что-нибудь полезное? Некоторые едят только брокколи, – посетовала Карин. Сами не ответил, и она подняла глаза: – Что с тобой? Что-то стряслось?
Беспечности в ее голосе как не бывало: нахмурившись, Карин строго посмотрела на мужа.
Когда Сами влюбился в Карин, ему только исполнилось пятнадцать. Она была совершенно недосягаемой: как они попали в один класс, остается загадкой. Она – городская девушка, он – парень из пригорода, она из семьи среднего класса, он – из простых. Долгие месяцы он не осмеливался даже заговорить с ней – что говорить о том, сколько времени прошло прежде, чем он пригласил ее на свидание. С братьями Сами всегда говорил о девушках открыто, но о Карин он не проронил не слова, опасаясь, что старший или младший брат проявят к ней интерес, а он останется не у дел.
Они начали встречаться, когда Сами было семнадцать. Первые месяцы напоминали ему сцены банального американского фильма для подростков: казалось, все песни и стихи посвящены исключительно их с Карин любви. Но однажды вечером он проговорился ей об одном своем поступке, о краже. Ну как проговорился… хотел похвастаться. Сами чувствовал себя крутым взрослым парнем. Он пошел на то дело со старшим братом, а что они в тот раз стащили, стерлось из памяти. Реакция Карин была прямо противоположна той, на которую он рассчитывал: она порвала с ним в ту же минуту. Без разговоров. Девушка четко дала ему понять, что никогда и ни за что не будет встречаться с преступником.
На то, чтобы вернуть возлюбленную, Сами потребовалось два года, но потом история повторилась – и не один раз. Карин согласилась завести ребенка только после того, как он поклялся, что с криминальным прошлым покончено раз и навсегда: она не хочет постоянно трястись, что в один прекрасный день его арестуют, закроют в тюрьме и выбросят ключ. Она заявила Сами: то, что она поверила ему, – доказательство ее любви. Но с тех пор эта вера не раз подвергалась испытанию на прочность, и образовавшиеся на лбу морщины были явным тому подтверждением.
Сами рассказал жене все, как есть, и Карин выдохнула:
– Ничего, это дело поправимое!
Откуда в ней столько оптимизма?
Когда Сами тем же вечером рассказал о происшедшем братьям, они, в отличие от Карин, разразились криками и ругательствами, а на следующий день прочесали весь город в поисках Хассана Кая. Но турок будто сквозь землю провалился или спрятался с деньгами в какой-нибудь пещере в Таврических горах у себя на родине. В общем, след его затерялся. Осознав это, братья повздыхали, еще немного поругались и сказали Сами, что это не только его вина: деньги вложили они втроем, а значит, проклятый турок надул их всех. И нечего тут больше обсуждать. Никто в этом не виноват, кроме Хассана Кая, и если этот урод только высунет свой сопливый нос…
Когда слух об обмане дошел до вложившихся в это дело друзей, они стали названивать один за другим. Сами неустанно повторял одно и то же: он все уладит, он вернет все деньги. Уговаривая друзей стать инвесторами, Сами заверял их в том, что это выгодное вложение, и обещал проценты от прибыли. И они их получат – только это будет не прибыль от замороженных морепродуктов, а кое-что другое.
То же самое Сами говорил всем знакомым – всем, кто считал, что причина неудачи – в его слабости и доверчивости. Сами все еще планировал наладить жизнь, укрепиться в роли отца семейства, оставить криминальное прошлое.
Однако сначала он должен вновь обрести утраченное равновесие, а для этого нужно провернуть крупное дело и чем быстрее, тем лучше.
«Я знаю, как это звучит, – сказал Сами Манделу, позвонив ему узнать, не замышляет ли эстонец чего-нибудь масштабное. – Понимаешь, о чем я? Я и сам знаю, что ты мне не веришь. Но клянусь тебе, мне нужно сходить только на одно дело – твое или кого-то другого – неважно, главное – сроки».
Сами внезапно остановился.
– Что такое? – забеспокоился Тоомас Мандел.
– Тихо!
Сами прислушивался. Мандел последовал его примеру, но ничего не услышал.