38
Припарковав свой джип, Джек Клюгер отправился пешком к купальне. На берегу залива за его спиной раскинулся «Гранд-отель». Действительно великолепный, хотя выходцев из Техаса этим белоснежным зданием не удивишь. Большее впечатление на Клюгера произвела природа здешних мест: поросшие мхом скалы, тропинки, усыпанные хвоей и прошлогодней листвой, сосны и ели, чьи густые ветви сплетали зеленую пещеру, солоноватый запах воды залива Баггенсфьёрден, омывающего остров. Клюгер никогда не бывал здесь прежде, но моментально понял, что высокая деревянная постройка, возвышающаяся у воды, – место для встреч, которое он давно искал. Здесь находится единственная открытая купальня в Стокгольме, заброшенная и величественная в своем упадке. Больше ста лет назад, когда здесь началось ее строительство, на склоне у залива предполагалось сделать амфитеатр, где можно было бы сидеть на высоких галереях и смотреть, как купающиеся прыгают в воду. Однако планам не суждено было осуществиться: деньги закончились, и высокая деревянная стена с узкими балкончиками теперь мало напоминала греческую архитектуру, зато отлично вписывалась в местный ландшафт.
К сентябрю купальный сезон уже закрывался, и ветхую купальню с тремя отделениями – мужским, женским и общим – оставляли до следующего лета. Клюгер отыскал вход и, поднявшись на галерею, тут же увидел пригласившего его мужчину. Тот разговаривал по телефону на одном из балкончиков. Американец забрался к нему по узкой спиралевидной лестнице, шаги эхом разносились по всему зданию.
– Черт, нельзя идти потише? – закричал Петрович издалека.
Клюгер пробирался по узкой перекладине между балконами. В пятнадцати метрах под ним разбивались о скалы волны залива. Небо было серым, день – холодным. Чем ближе подходил американец, тем лучше ему было видно, что на долговязом югославе белый халат.
– Где твои плавки, черт возьми? – спросил Петрович, когда американцу оставалась пара шагов. – Это же купальня.
Клюгер уставился на югослава, не понимая, шутит ли тот. Это их первая встреча – еще три дня назад он и знать ничего не знал о Петровиче.
– Иди переоденься! Я взял еще одни плавки, они висят в раздевалке, – сказал Петрович по-английски.
– Ты шутишь? – Американец был в искреннем недоумении.
– Ты не знаешь меня, я не знаю тебя. Ничто так не способствует дружбе, как общая нагота, – улыбнулся Петрович.
Клюгер покраснел. Кроме них здесь никого не было, да и день явно не располагал к купанию.
– Ты что думаешь, я гей?
– Ничего не думаю. Просто пойди и переоденься.
Клюгер раздраженно пожал плечами, но все же спустился по той же лестнице в раздевалку, где действительно оказался белый халат. Он разделся до трусов, затянул халат и вернулся к Петровичу. Американец демонстративно раскрыл свое новое одеяние, показывая югославу, что не прячет оружие или подслушивающие устройства.
– Садись, садись, – быстро сказал Петрович, и Клюгер уселся на скамейку уровнем ниже. – Ты уверен, что был один?
– Думаешь, я чертов любитель? – спросил американец.
Петрович не ответил. Позавчера Ясон, который пару часов назад помог ему с мотоциклом, нашел в его квартире на Уппландсгатан пять микрофонов. Еже два обнаружились в тот же день под столом на обычной базе Петровича в кафе «Стул». По непонятной причине полицейские вдруг решили подслушивать каждое его слово и следовать за ним по пятам. Лишняя осторожность не помешает.
Петрович оставил все жучки на своих местах: пусть лучше полиция думает, что он их не видел. Как можно отказать себе в удовольствии поиграть с ментами?
– Хорошо. Я – Зоран Петрович, приятно познакомиться.
Клюгеру Зоран Петрович казался типичным европейцем. Клюгер считал, что есть такой тип внешности – не скандинавский и не французский, не британский и не итальянский – просто европейский. Он связывал это с тем, что у всех европейцев очень маленькая голова.
– Я должен передать привет от Базира Балика, – сказал Петрович. – Я так понимаю, вы много работали вместе?
Тот факт, что Джек Клюгер работал на Балика, оказался для Петровича решающим: на этого человека можно положиться.
– Речь идет о ночном полете на малой высоте.
– Это я понял. У меня есть такой опыт, – кивнул Клюгер, обнажая белоснежные зубы. – Тысячи часов в афганских горах и ущельях. Это я умею.
– Черт, в этом ведь и есть смысл жизни – летать низко и приземляться мягко? – проговорил Петрович, глядя на залив.
Пенистые гребни волн накатывали на купальню, разбиваясь о пирсы.