Как раз взяв в руки чашку ароматно пахнущего свежесваренного кофе, БиллиБоб почувствовал толчок пуска ракеты и не спеша направился обратно в рубку управления. Войдя в рубку, Билли-Боб первым делом заметил в иллюминаторе красное пятно медленно расширяющегося ядерного взрыва, уносившего в разные стороны мелкие обломки, оставшиеся от астероида. Красное гаснущее облако ярко выделялось на фоне чёрного покрывала космоса, прореженного мерцанием далёких звёзд. Пилот отпил глоток кофе и, причмокнув от удовольствия и заметно подобрев, обратился к компьютеру:
— Молодчина, всё-таки для чего-то ты годишься, — и, задумчиво разглядывая далёкие искорки звёзд, продолжил, — может, миксер интеллектуальный, мы с тобой когда-нибудь и братьев по разуму встретим. А?
Из динамиков раздалось самодовольное поквакивание:
— Yeeeesssss, siiirrrr……..
Наталья Голованова http://rabivn.livejournal.com
Трое из ночного леса
От редакции: Что такое «счастливый конец истории»? Вот в известной сказочной пьесе медведь превращается в человека — это счастливый конец? А обратно, значит, несчастный? Слушайте, ну так же нельзя — вы бы хоть самого медведя спросили! У него, может быть, свои резоны есть — да такие, что и вас убедить сможет…
Мама позвонила поздно ночью.
— Мне завтра срочно на дежурство. Ну так получилось.
Да я сама раньше не знала, правда. Поночуй у меня, а? Нет, ненадолго. На месяц всего. Ночь через три. Один товарищ заболел, просили подменить. Нет-нет, не больше месяца. Я, конечно, могу отказаться. Но как же я их брошу?
Я поняла, что если немедленно не соглашусь, мне придётся выслушать множество ненужных сведений — кто заболел, чем, каким образом, и т. д., и т. п. Поэтому я быстренько согласилась. Это было опрометчивое решение. Но в тот момент казалось, что, напротив, мудрое и единственно верное.
Месяц. Целый месяц — ночь через три — я обязана ночевать не в своей квартире, а в небольшом мамином домике на краю города, недалеко от лесного массива, почти совсем дикого и глухого.
— Да кто там ходит? — нарочито бодро спрашивала мама. — Нет никого. А если какой ненормальный и забредёт в наш аул, посмотрит на мою избушку и подумает, что здесь живут бедные пенсионеры. И ни. За. Что. Не. Залезет.
Я поверила. А что ещё оставалось?
Пес Фертик встретил меня радостно. Ежесекундно подпрыгивая, облапал белое пальто и поцарапал когтями новую сумку. Вот вам и дикая тварь из дикого леса, пробормотала я, отбиваясь сумкой от скачущего Фертика. Наконец он отстал и умчался во тьму. Появился через полминуты с грязножёлтым теннисным мячиком в зубах. Нет, сказала я твёрдо, играть не буду. У меня с собой два диска со старыми комедиями. И предвкушение встречи с Михаилом Жаровым в Чеховском «Медведе». Фертик влетел домой впереди меня, мигом опорожнил миску с утренней похлёбкой и улегся на мамины тапочки. А я села смотреть «Медведя».
Эти трое появились примерно минут через пятнадцать, когда Жаров пел «Мой папаша пил, как бочка, и погиб он от вина» уже второй раз. Сначала постучали в окно, потом в дверь, залаял Фертик, и я пошла открывать. Это очень скверная привычка — открывать, не спрашивая. Возможно, я была успокоена мамиными заявлениями, что, дескать, чужие здесь не ходят, а если и ходят, то только мимо. Они ввалились в дом и, кажется, даже не заметили меня. Я была отодвинута — как предмет мебели, причём отодвинута очень легко, без каких-либо усилий с их (впрочем, и с моей тоже) стороны.
— Фертик! — слабо пискнула я, но трусливая скотина забилась под диван, расплющившись до толщины коврика; только кончик хвоста торчал наружу и слабо подрагивал в ответ моему пищанию.
Я решила не поднимать кипеж. А то ведь сожрут. А не сожрут — так покусают. Или они не едят людей?
Та-а-ак. Что я знаю о медведях? Выяснилось, что, в отличие от принцессы из
«Обыкновенного чуда», практически ничего. Правда, вспомнилось, что самое главное (как гласили таблички, развешанные в одном заповеднике) — не пугать медведей ни в коем случае! Ну, ладно, мысленно согласилась я с табличками, пока пугать не буду, а то кто их знает, вдруг возьмут и внезапно заболеют своей специфической болезнью. Одновременно вспоминала, где у мамы хранятся вилы. Или хотя бы грабли. Или лопата.
Троица меж тем обошла комнаты, тщательно всё осмотрела, обнюхала и наконец обратила внимание на меня.
— Давай есть, — сказал один, у которого впереди, прямо под шеей было пятно — будто галстучек белый.
— Мммм? — промычала я.
— Ну есть, кушать, ням-ням, — объяснил он. — Ашать. Эссен. Ту ит. Ту дринк.
— Мммёду? — выдавила я, обалдевая от умственных способностей моих нежданных гостей и лихорадочно думая, где можно прям вот сейчас, сию минуту достать горшочек мёду.
— Ннннет, ннннеобязательно, — не очень стройным хором сказали они.
— Так вы же медведи, — сказала я, — вы ведь это… мёд едите, да?
Двое заурчали как-то очень неодобрительно, а третий, тот самый, с галстуком, вдруг рыкнул на них, отчего я подумала — он, должно быть, старший по званию или по должности. Потом хихикнула. Ну какие звания могут быть у лесных мишек?
— Можно варенье, — прорычал галстучный весьма сурово — наверное, он решил, что я хихикаю над ним.
Варенье! Ну конечно!
У мамы в подполе стояло много-много банок с вареньем. Неизвестно когда сваренное, оно хранилось не то что годами — десятилетиями! Засахарилось так, что невозможно определить, из чего сварено. Выкинуть собственный труд, хотя и двадцатилетней давности, мама не могла — не поднималась рука. Банки иногда доставались, варенье извлекалось из банок, подвергалось перекипячению и складывалось обратно. Сложная и непонятная (мне) эта процедура, кажется, именно сейчас должна прерваться навсегда. Итак, из подпола мною было извлечено десять трёхлитровок с неизвестным содержимым, восемь двухлитровок непонятно с чем, а на закуску — три литровые банки, на которые так и просились наклейки «Угадай, что!». Следующие минут пятнадцать было тихо, если не считать чавканья. От ложек звери отказались, и мне пришлось наблюдать не совсем гигиеничный способ поглощения пищи:
1. лапу в банку
2. лапу в пасть
3. см. 1.