«Сбережёшь минуту — потеряешь жизнь». Эту дурацкую фразу со школьного плаката, посвящённого правилам дорожного движения, он, не переставая, повторял, когда, прихватив с кухни мясницкий секач, обшаривал в тот день и сам мост, и вонючую свалку на берегу под ним, а потом район, а потом и весь город, расширяя зону поисков от моста кругами, всё шире и шире, пока не настала ночь. Домой он ввалился в третьем часу, когда родители как раз собирали соседей на поиски его самого. Он содрал с ног облепленные грязью ботинки, произнёс: «Я Галку искал» (в этот момент все вдруг перестали орать) и, не снимая куртки, ушел к себе в комнату.
После третьего двойного исчезновения город громко заговорил о маньяке. Кое-кто из взрослых жителей перестал выпускать детей из дома по вечерам и запретил приближаться к мосту днём. Отец сказал Игорю ещё после его полночного возвращения с поисков Галки: «Сынок, я тебя понимаю, и я тебя никогда пальцем не трогал, но если вдруг увижу рядом с этим чёртовым мостом — сидеть долго не сможешь», и красноречиво похлопал пальцами по пряжке офицерского ремня. Игорь промолчал.
Пара торговых палаток в старом сквере рядом с мостом стояли закрытыми. Начальник городской милиции на встрече с жителями клялся, что его опера роют землю, и призывал к осторожности.
На лето ехать в пионерский лагерь Игорь отказался наотрез, сказав, что лучше поживёт на каникулах у бабушки, тем более старым надо помогать, а он ведь самый заботливый внук в мире, ага. Родители довольно легко согласились. Впрочем, Игорь подслушал их разговор на кухне и понял, кому должен быть благодарен за такое решение.
Мама сначала артачилась, рассуждая о прекрасном детском коллективе, играх, конкурсах и песнях у костра, которые отвлекут ребенка от печальных мыслей, но отец, не повышая тона, срезал её одной фразой.
— Скажи мне, тебе доводилось так рано терять друзей?
Каждое слово звучало, как удар кулака по столу.
Мама молчала.
После паузы отец сказал:
— Он уже не ребёнок, Таня. Наш сын мужчина. И если мужчина хочет пережить свою беду в одиночестве, то это его право.
Дом бабушки стоял всего километрах в семи от города, что прекрасно укладывалось в планы Игоря. Первые пару недель он пахал, как проклятый, стараясь привести в порядок всё, что можно и в доме, и в невеликом бабушкином хозяйстве, пока тронутая заботой баба Лиза сама не попросила внука отдохнуть.
С середины июня несколько раз в неделю он вставал очень рано и отправлялся в город. Поскольку запас карманных денег Игоря не позволял так часто ездить на автобусе туда и обратно, он шёл пешком. Бабушке говорилось, что он играет с деревенскими и детьми дачников.
Никакие игры в то лето Игоря не интересовали. Его звал мост.
Приближаясь к нему, он надвигал на глаза кепку (не дай бог попасться на глаза кому-нибудь из отцовых знакомых), а в школьной сумке через плечо нёс завёрнутый в газету тяжёлый отрезок чугунной трубы. В свои двенадцать лет Игорь был умным мальчиком, сыном офицера, да и драться в школе ему доводилось не раз. Он понимал, что тот, кто похищает (и, вероятно, убивает) детей парами, скорее всего, взрослый сильный мужчина или же похитителей несколько. В этом случае железка, которая уже за счёт своей тяжести может сломать руку или пробить голову, гораздо полезней, чем какая-нибудь заточка или даже финка.
Обливаясь потом от подступающего ужаса, он раз за разом проходил по мосту. Ничего не происходило.
Он обшарил оба берега под мостом.
Он несколько раз проплыл под мостом на самодельном плоту, внимательно осматривая его.
Он снова обыскал каждый уголок в радиусе трёх километров от моста.
Всё было тщетно.
Если бы Игоря спросили, он вряд ли смог бы точно ответить, что именно заставляет его прилагать всё новые усилия. Тайна, совершенно невообразимая в его скучном родном городе и безусловно заслуживавшая детективного расследования? Или горькая, невыносимая для двенадцати лет догадка, что больше никогда они вместе с Галкой не войдут в кинозал и не сядут на соседние кресла, чуть соприкасаясь локтями, рождавшая жгучее желание найти причину этой несправедливости? Он, наверное, ответил бы, что одно дополняет другое. А может быть, дело было в том, что происходившее было злом необъяснимым, злом бессмысленным, злом без видимых причин и оттого — вызывавшим особенно жгучую ненависть.