Похожий на актёра Сергея Столярова в роли былинного Садко блондин внимательно, насколько позволило освещение, вгляделся:
— Ну-ка, ступай поближе. Да не бойсь: аще не винен — так и кары не будет, а коль взолгал — так поделом вору[165] и мука.
Ну что ж, выскочить отсюда сложновато: хоть и две двери в амбаре, зато народу много. Скрутят. А если и успею вырваться — так село полно крепкими мужиками, а «держите вора!» у нас в стране — традиционная национальная забава. Сперва кинутся, поймают, отмутузят — и только потом могут поинтересоваться: «а ты куда, собственно, бежал»? И хорошо, если в процессе не искалечат или вовсе не забьют до смерти. Слыхивал я про такие случаи… Подхожу почти вплотную, теперь меня и ареопаг богато одетых господ разделяет только длинный стол.
Стоящий за ним «Садко» оказывается на голову выше моего теперешнего тела. Волосы подстрижены довольно коротко, кончики завиваются внутрь, борода и усы аккуратные, умеренной длины. Сукно кафтана хоть и серое, но видно, что тонкое и дорогое, поперек груди — витые из красного шнура поперечные застёжки — почти как на гусарских мундирах[166] времён войны с Наполеоном. На непривычном в это время, словно явившемся из будущего, перехлёстнутом через плечо узком кожаном ремешке висит кривая восточная сабля, да и опоясывает его простой широкий ремень с однозубой железной пряжкой. В первый раз вижу здесь такое: тут воины предпочитают кушаки, а бедняки вроде меня используют для опояски верёвки. Даже нищие носят пояса: считается, что они предохраняют от заползания под одежду нечистой силы.
— И за что ж Государь такого, как ты, отличить соизволил? Редкий дворянин с «-вичем» пишется, а по тебе испомещения не видно.
— Так я ж в одних портках тут стою, как увидишь, боярин?
— Дерзок! И непочтителен. Не боярин я. Пётр Владимирович, князь Бахтеяров-Ростовский перед тобою, полуполковник по слову государеву!
— Прости, княже, по неведению сдерзил! — поясной поклон не повредит: обычаи здесь такие. В Китае, читал, и похуже бывают. — А отличил меня Великий Государь за то, что я помог в день бунта в Кремль прорваться, да чуть сам не погиб от взрыва у ворот.
— А вид[167] у тебя, Степан, есть на ту государеву милость? Аль, может, видоки имеются?
— А как же. Жилец Пётр Сухов, Иустинов сын, меня в тот раз к Государю по его вызову в палату приводил. Он и сейчас подтвердить может.
— Ну, посидишь в клети, пока того жильца сыщут. Где, бишь, он обитает-то?
— Чего искать? Он сейчас на улице, за людьми приглядывает. Он нас сюда и пригнал…
Возражения не были приняты во внимание и стрелец, ухватив меня сзади за руки, выволок на обширный двор и впихнул в какую-то пристройку возле старостовой избы. Несмотря на лето, день не баловал теплом и сидеть тут в одних штанах было неприятно. Грелся при помощи гимнастических упражнений и бега на месте. Выпустили часа через полтора, вновь заволокли в амбар, где тот же самый писарчук всё-таки записал, как полагается, мои данные, включая возраст и умения, начиная от ухода за лошадьми и заканчивая заряжанием пушки — последнее я знал только в теории, но Стёпка, в голове которого сейчас обретался мой разум, наблюдал за теперешними артиллерийскими приёмами ещё при жизни своего отца-пушкаря. Авось не оплошаю.
Знакомцы мои за это время уже куда-то подевались и по окончании записи я оказался в незнакомой компании «рекрутов». Вдесятером, под охраной немолодого служилого с саблей и луком, нас отвели на конец села, загнав в натопленную по-чёрному баню. Увы, долго поблаженствовать не довелось: примерно через полчаса оттуда нас погнали, чтобы впустить другой десяток. Выгнали, впрочем, недалеко: за околицей тремя ровными рядами расположились примитивные холщовые палатки, по сути состоящие из двускатной крыши и двух боковых стенок. Скорее их можно назвать навесами. В отдалении стояли два больших походных шатра, один из которых был увенчан восьмиконечным крестом: вероятно, походная церковь, хотя в селе имелся и свой храм.
На краю палаточного городка нас уже ждали. И от вида ожидающих я был сильно удивлён. Вроде бы привычно одетые по местной моде вояки — в заправленных в сапоги домотканых портках, простых серых кафтанах с цветными вертикальными полосками на рукавах, с кривыми саблями… Но вот на головах у них я увидел новенькие будёновки! Вернее, здорово на них смахивающие головные уборы из серого сукна, с пятиконечными звёздами. Но в центре красных, синих и чёрных звёзд раскинули крылья двуглавые орлы, похожие на те, которые украшали кивера русских солдат, входивших в покорённый Париж…
165
Напоминаю: в то время словом «вор» обозначали не уголовников, а политических преступников, мятежников, изменников и заговорщиков. Ложь о царе также относилась к «политическому» разряду. Но наш-то герой говорит истинную правду.
166
Степан имеет право не знать, что гусары носили доломаны и ментики. Для него, всё, что не гимнастёрка и не китель — мундиры. Но да: застёжки кафтана и доломана чем-то похожи.
167
Вид — в данном контексте — письменное свидетельство, удостоверение. Соответственно, видок или послух — свидетели.