– Что он там делает? – шепнула она.
Из медпункта вышел Франсис. Теперь он шагал бодрее.
– Мне уже лучше, – заявил он.
Старик повернулся к Лу и внезапно улыбнулся.
– Славная она у вас, – сказал он мне.
Я обнял Лу и кивнул.
– Да, она славная.
За двадцать четыре дня это была первая ночь в постели. Закрыв глаза, я на миг увидел лица Анны и Огюста, но тут же заснул, не успев ни о чем подумать.
А потом навалились сны. Хуже, чем прежде, – наверное, потому что спал я крепко.
Я падал – нет, опускался в воду, уходил на дно, безвольно, не сопротивляясь.
Воздух стремительно покидал легкие, грудь сдавило, но я ничего не делал, чтобы выплыть.
Вдохнуть я не мог. Главное – не вдыхать, не заполнить легкие водой, не утонуть.
Там, наверху, синело небо, а за мной тянулся след из пузырьков.
Мне надо туда. Надо выбираться.
Но получалось лишь тонуть.
Я вздрогнул и проснулся.
Вздохнул. Легкие наполнились воздухом.
Вокруг было светло. Наступило утро.
Я повернулся. Лежал и, постепенно успокаиваясь, смотрел на Лу.
Она спала на спине, раскинув руки и ноги, прямо как морская звездочка. Лу все время двигалась. Требовала пространства. Отвоевывала его. И во сне Лу забывала, что она маленькая.
Когда она родилась, мы были совсем молоды, мы вообще зря завели ребенка так рано. Мне было всего девятнадцать, а Анне едва исполнилось двадцать. Мы во всем винили водный коллапс и дефицит товаров. Потому что всего не хватало. И презервативов тоже. Анна валила на кризис, а я и рад был, что не на меня, – вообще-то это я вовремя не остановился.
Анна спросила, не избавиться ли нам от ребенка. И точно ли я все решил. Она думала, что вполне на такое способна, если я этого ребенка не хочу.
А я его не хотел. Но и избавляться от него тоже не хотел. Избавиться – надо же, словно он вещь какая. Услышав от нее это словечко, я разозлился. Мы ссорились. А живот у нее тем временем рос. Мы снова ссорились. А потом стало уже поздно.
И вот появилась она, кроха, сморщенная, как изюминка, и розовая, и моя предыдущая жизнь выглядела теперь чужой.
Помещение наполнилось утренними звуками. Тихими голосами, шарканьем, гулом бойлера, скрипом коек.
Лу я решил не будить: она слишком поздно легла.
А ведь прежде у нас все было по расписанию – тогда, когда требовалось, чтобы мы приходили вовремя на работу и в школу.
Но школу закрыли, и Лу стала ложиться позже. И запрещать ей я не видел смысла.
Ничего, я с этим разберусь. К возвращению Анны налажу распорядок дня. Прием пищи и отбой будут строго по расписанию. Возможно, мы с Лу и читать опять будем. Может, тут и книги где-нибудь есть. А то Лу уже много месяцев не занимается.
Лу завозилась и перевернулась на спину. Даже ее крошечное личико казалось беспокойным. Рот открылся, дышала она быстро и испуганно, глазные яблоки под веками двигались. Какие сны видят маленькие девочки, не знающие, куда повернет жизнь?
Лу громко всхлипнула:
– Нет…
Она опять завозилась и заплакала громче. Сколько же боли было в ее плаче, сколько страданий. Из-под сомкнутых век потекли слезы.
– Нет… Не надо…
Я наклонился над ней и погладил ее по голове.
– Лу? Лу!
Она отвернулась, но так и не проснулась.
– Лу, просыпайся.
Подхватив теплое от сна детское тельце, я взял Лу на руки. Она попыталась высвободиться, словно не желая покидать сон.
– Лу, ну пожалуйста.
Я погладил ее по голове и утер слезы. Наконец она заморгала. Посмотрела на меня. Еще секунду она находилась где-то далеко, а потом выпрямилась, готовая броситься прочь.
– Папа, пожар, все горит, папа!
– Лу, нет, – я обнял ее, – нет, доченька, тебе приснилось.
– Но пахнет дымом. Я чувствую. Бежим отсюда!
Она потянулась за одеждой, схватила шорты и принялась их натягивать.
Я встал, повернулся и сел на корточки, чтобы смотреть ей в лицо. И осторожно взял ее за плечи.
– Солнышко, это не дым. Не пожар.
– Но я же чувствую!
Я опять сел на койку, а Лу усадил к себе на колени. Мышцы ее были напряжены до предела.
Я прижал ее к себе и тихо заговорил:
– Принюхайся. Чем пахнет?
Она быстро втянула носом воздух.
– Дымом.
– Попробуй-ка еще раз.
Замерев, она снова шмыгнула носом.
– Дымом.
– А еще?
Она перестала шмыгать и теперь дышала спокойнее.
– Ничем, – сказала она наконец.
– Ничем, – повторил я.
Тело ее обмякло.
Я уткнулся ей в волосы. И потянул носом.
Да, и правда дымом пахнет. Но только от ее волос и одежды. От меня самого смердит совершенно так же.