Ребята совсем по-бытовому, лениво, словно бы пришли на репетицию, принялись играть. Музыка даже не сразу стала напоминать что-то цельное. Какую-то настоящую композицию, а не импровизацию группы болванов, решивших немного полабать под настроение.
Мотив девушка узнавала. Она не могла с ходу назвать песню, но отчего-то чувствовала, что оно очень подходит происходящему. Даже более, чем любая другая альтернатива.
Изображение снова сменилось. И опять девушке показывали улицы. Но уже другие. И записанные для другого канала. Для другого выпуска новостей. Камера сфокусировалась на группе молодых людей и их подруг, которые, заметив внимание журналистов, весело подняли руки и закричали вразнобой:
— Это город Лешей! — голоса были приглушены, чтобы не мешать звучанию мелодии.
— Это страна Лешей! — поправила предыдущих ораторов одна из девушек. — Наибольший процент лесов во всей Европе!
— Празднуем, панове!
Их голоса окончательно затихли, несмотря на то, что было видно: рты раскрываются, ребята явно пытались кричать ещё что-то. А всё потому, что Даркен не терпел, когда его перебивают.
Это был его клип.
Его песня.
Исполняемая на его родном языке.
Не на богемийском, а на русском.
Не на форгерийском, а на одном из попаданческих.
— Дождь!
Таковым было первое слово в этой песне.
Первое слово.
И оно же название.
Где-то в глубине памяти возникло понимание этого факта. Да, действительно, композиция так и называлась.
Дождь.
ДДТ.
Песня начиналась грустно. Даже как-то заунывно. Это удивительным образом контрастировало с веселящимся на улицах народом и дополняло образ. Было занятно видеть, насколько не в такт танцуют парочки. Бодро. Весело. Но под такой медлительный печальный мотивчик.
Детишки прыгали по лужам. Кто-то хватал пену, собирал из неё снежок и запускал в друзей. Снаряд распадался в полёте, но легковесные хлопья, всё же, порой кого-то задевали.
Словно бы сам мир спорил с настроением лирического героя, смеющего грустить в такой момент, когда вообще всем весело. Иногда их голосам удавалось пробиться через завесу мелодии. Отдельные выкрики. Они были “не в тему”, но именно своей “невтемовостью” отлично гармонировали с композицией.
Веселящиеся соседствовали с теми, кто собственными усилиями растаскивал с дорог ветви деревьев и даже не брезговал поднять опрокинутый мусорный бак. Это были не работяги в форме, кому за это деньги платили. Просто люди, движимые сиюминутным душевным порывом.
И в этот момент мелодия сдалась. Она стала громче. Бравурней. Быстрее.
Поменялись и слова. И смену эту, для самых тупых, слепых и чёрствых, отметила яркая вспышка молнии.
Грянул майский гром! И веселье бурною,
Пьянящею волной
Накатило: "Эй, вставай-ка,
и попрыгай вслед за мной"
Выходи во двор и по лужам бегай
Хоть до самого утра.
Посмотри как носится смешная
И святая детвора.
Изменилось всё настроение композиции. Оно стало веселей. Бодрее.
И почему-то у Брони не получалось сдержать слёз.
Но она и не хотела.
Эти слёзы, в отличие от всех остальных, пролитых ей этой ночью, несли облегчение.
Небось, если попробовать их на вкус, они были бы не горькими, а сладкими.
Как это вообще возможно? Что изменилось?
И почему эти люди так веселятся? Произошла же катастрофа. Неужели им не больно? Не не страшно? Их грудные клетки не сковывают чувства, о существовании которых им хотелось бы навсегда забыть?
Тут молния снова сверкнула. И даже гром сумел прорваться к микрофону. Он был далёким, довольно тихим, но всё ещё грозным.
А люди, выстроившись в два ряда по обе стороны улицы, держа друг друга за руки, вскидывали верхние конечности над головой и весело кричали:
— Да-а-а-а-а-а!
— Мы не боимся тебя, Перловка!
— Дура ты перловая!
— Вперёд, Лешая!
— Мы верим в тебя!
Это очень напоминало другую их игру. Броня её и ранее видела. Форгерийцы любили, сидя дома, под прикрытием стен и закрытых окон в ответ на подобный грохот, на проявление силы Лешего, отвечать потоками брани. Оскорблять и хулить его. Демонстрировать, что они ничего не боятся. Что они уверены в своих домах, дарованных им силами порядка и волею Семерых.
Сейчас они точно так же бранили Перловку. Но не из-за стёкол, не через форточку, а стоя в полный рост под дождём.
Под проявлением силы Лешей. Той, кого они славили. Той, на кого они полагались, несмотря на то, что она, по сути, виновата в том, что с ними происходит. Неужели они такие дураки и не видят этого? Почему они так спокойно вверяют себя неблагому божеству, по сути, душой и телом?
А Даркен меж тем продолжал.
И представил я: город наводнился
Вдруг веселыми людьми.
Вышли все под дождь, хором что-то пели
И плясали, чёрт возьми!
Позабыв про стыд, и опасность после
С осложненьем заболеть,
Люди под дождём как салют, встречали гром,
Весенний первый гром…
И ведь правда… именно это и происходило.
И более того, клип сменился нарезками, когда кто-то что-то говорит прямо в камеру.
— Я не вижу Семерых, — вещал суровый круглолицый усач. — Где Бог-император? Где Малфурия? Они бились с Тёмным божеством? Нет. Их здесь не было, а Лешая — была.
А вот уже другое лицо. Пожилая пани. Она не выходила прямо под дождь, предпочитая глядеть на мир из-под козырька подъезда.
— Она — ангел. Не все ангелы выглядят прекрасно или имеют хороший характер. Это ангел битвы. Женщина, без сомнения. Она любит строить. Она предпочла бы просто помогать страждущим. Но она сурова, как воин, потому что этому миру нужен именно воин. Форгерии требуется кто-нибудь с пламенным мечом.
Краем глаза Броня видела: мама улыбается. По её щекам тоже текут слёзы, и эти слёзы тоже не горьки. Это с водой покидала её жалкая толика страхов и переживаний. Мама видела, что эта инициатива имела какой-никакой результат. Теперь, быть может, богиня сможет собраться воедино к свадьбе?
А тем временем на экране вновь появился Дарк. Он спрыгнул со сцены, подошёл к камере, взял её двумя руками и снял со штатива.
— Броня. Я, как твой будущий муж, как глава нашей с тобой семьи, просто запрещаю тебе загоняться. Видишь этих людей? Это ты их вдохновила. Ты их сделала лучше. Ты воплощаешь то, чего им столько времени не хватало. Они вышли туда, куда никогда не рискнули бы просто так сунуться, чтобы просто восславить тебя, — он улыбнулся. — Они видят разницу между Перловкой и тобой. И я вижу. И мне хотелось бы, чтобы ты сама увидела эту разницу.
Он перехватил камеру одной рукой и выразительно ткнул пальцем в объектив.
— Знаешь, за что я тебя уважаю, змея? За то, что у тебя разум идёт вперёд чувств! За то, что ты способна математически доказать, почему добро — это круто. Почему альтруизм стал эволюционным преимуществом человека, и почему мы должны развивать его, если хотим возвеличить наш вид и, ну не знаю, сделать разумных обезьян с осьминогами, запустить их в космос. Зачем-нибудь. Ради лулзов.
Он прижался лбом к камере. Выглядело стрёмно, конечно, но Броня понимала подтекст этого жеста, а потому улыбнулась.
— Соберись, курва! Чтоб завтра была свежа, полна сил и готова читать лекции. Покеда.
Экран погас. И Лешая мягко коснулась стекла пальцами.
— Покеда.
Она подняла взор на маму и Жаки. На языке вертелись какие-то слова, но… какие вообще? Чтобы узнать это, Броне пришлось их произнести.
— Я устала, Босс. Устала быть в дороге. Одинокая, как воробей под дождём. Я устала искать себя. Устала, что не знаю, куда я иду и зачем. Я устала от человеческой жестокости. Устала от боли, которой полнится Форгерия каждый день. Это слишком много, — она постучала себя по виску. — Здесь. В голове. Будто осколки стекла. Каждый день. Ты можешь это понять?