Собравшиеся со всех концов остатки людей на Земле оказались зажатыми между ледниковыми лавинами с полюсов и бушующими водами семи морей. Они оставались на равнинах, сбившись в кучу, пока отступать не стало слишком поздно, сбившись в кучу из-за тепла, а также из-за всепоглощающего страха. И когда океаны, прокладывая себе путь вверх по речным долинам, достигли равнин, а ледяные горы начали сползать вниз, в котловины, они бросились, обезумевшие и лишенные руководства, на более высокие участки земли. Миллионы людей, избежавших погрома, замерзли насмерть или погибли от истощения или голода. И бесчисленные другие миллионы были унесены потопом прежде, чем они смогли добраться даже до предгорий.
Из сорока миллионов беженцев в Омахе менее трехсот тысяч добрались до гор. Они погибли, как крысы в затопленной канализации, как кошки в мешках, выброшенные в ручей. Денвер был местом сбора, вероятно, ста тысяч самых здравомыслящих и проворных.
И те, кто достиг временной безопасности в высокогорье, оказались в бедственном положении, которое взывало к смерти. Лишенные крова, почти без пищи, безнадежные, почти сошедшие с ума, они устремились вместе за взаимным теплом и сочувствием, попеременно с жалостью глядя на уродливую, как горгулья, луну и вечно вздымающиеся моря.
Ужас и страдания превратили массу пораженных в нечто большее, чем автоматы. Человек больше не был мыслящим существом. Выжили только его инстинкты. Он перестал размышлять о лунной угрозе, казалось, приняв ее как нечто, что существовало всегда. Он знал страх, боль и голод так, как их знали дикие существа в поле и лесу. Он был безумен, но это было тупое безумие животного, замученного до покорности. Он больше не заботился о себе подобных. Он был голоден и ел все, что попадалось под руку. Он убивал камнями и дубинками животных, которые так же спасались в горах; пожирал их сырое мясо и пил их теплую кровь. Он жевал листву и корни деревьев и кустарников. Ему было холодно, и он искал тепла тела себе подобных и рыл норы в снегу и под камнями. Сначала он добывал огонь из ели и сосны, но его регресс был настолько стремительным, что он забыл, как добывать пламя в течение трех недель после достижения гор. Он вернулся к состоянию троглодита.
Исчезли тиски жадности и порока, сковывавшие душу человека в первые дни Великих перемен. Исчезли также все добродетели, кроме нетленной материнской любви, которая среди неописуемой фантасмагории безумия и страданий все еще приносила себя в жертву на алтарь преданности, чтобы бледные младенцы могли прожить еще один день.
Исчезло все, кроме воли к жизни, которая всегда сильнее, когда жизнь слабее всего, и когда Эребус3 завладевает разумом.
Лишь горстка беженцев из последнего исхода достигла более высоких гор, где были разбиты лагеря тех, кто бежал, когда волны впервые начали разрушать берега. Большинство из них остановилось на нижних хребтах, откуда дальнейшая миграция вскоре была заблокирована быстро поднимающимися морями. Многие из небольших горных цепей теперь были почти полностью погружены под воду, их вершины поднимались из воды, как острова Южного моря. Орды пострадавших из города Безумия бежали в ближайшие горы Озарк, менее дюжины вершин которых теперь оставались над водой. Другие искали убежища на более высоких Аппалачах, но многие из этих гор также были быстро затоплены, и воды из Атлантики теперь прорезали огромные ущелья в их голубых твердынях, устремляясь вглубь страны, чтобы слиться с потоком из Тихого океана, который, сначала сдерживаемый непокорными хребтами у побережья, теперь прорвался во многих местах в результате коррозии и землетрясений, которые практически сравняли с землей сотни монархов в снежных коронах.
Президент, его кабинет и различные административные департаменты высадились на горе Митчелл. Правительство давно прекратило функционировать, но все еще поддерживало связь с немногими оставшимися радиостанциями мира, самыми высокими обсерваториями и самыми многочисленными сообществами обитателей горных вершин.
Поразительным контрастом с окружающим хаосом был статус пионеров великого переселения небольшого меньшинства, которое устремилось к высокой земле, когда наука и правительство впервые это посоветовали. Здесь человеческий разум сохранял свое господство, встречая неизбежное с непомерным мужеством и здравомыслием, стремясь поддерживать порядок до последнего.