– Спокойной ночи, Мари-Софи!
– Спокойной ночи!»
II
2
«Гавриил гордо возвышался над континентами, его божественные стопы попирали Гренландский ледник на севере и Иранское нагорье на юге. Льнувшие к лодыжкам облака покачивали длинный подол хитона, скрывавшего под собой светлейшие ноги и всю благословенную ангельскую плоть. Его грудь перетягивала благородного серебра перевязь, на плечах красовались огненно-синие эполеты, а чýдную голову окутывал полумрак – чтобы россыпь лучезарных локонов не превращала ночь в день. Лик ангела был чист, как свежевыпавший снег, в глазах горели полумесяцы, вспыхивавшие истребляющим огнем при малейшем диссонансе ангельского сердца, на губах играла леденящая улыбка».
«Вот это верный портрет ангела!»
«Нежнейшие, как пух, пальцы Гавриила мягко тронули музыкальный инструмент – усыпанную драгоценными опалами трубу, что висела на его шее на розовом ремешке, сплетенном из собранных на Елисейских Полях горных маков. Ангел расправил свои небесные крылья, они были так необъятны, что их кончики дотянулись до границ мироздания на западе и востоке, а перья, опадая, закружились над материками, засыпая города и села крупными, мягкими снежными хлопьями.
Откинув просторные рукава, он взялся за трубу, приподнял плечи так, что бахрома эполет коснулась ушей, присогнул колени и подался вперед священными бедрами. Осанна! Он вознес свой инструмент».
«Осанна!»
«Да помолчи ты!»
«Ну уж нет!»
«Гавриил поднес мундштук к губам, раздул щеки, очистил разум и приготовился трубить. Сосредоточенно прислушиваясь к дремлющей в нем мелодии, – осанна! – он дожидался подходящего момента, чтобы дать ей прогреметь над лежащим у его ног миром».
«И?»
«Гавриил давно ждал этого часа, но теперь, когда тот настал, ему было трудно разобраться в своих переживаниях, он метался между предвкушением и тревогой, восторгом и отчаянием. С одной стороны, он чувствовал себя как великолепно натренированный игрок, которого матч за матчем держат на скамье запасных, хотя всем известно, что он самый способный. Наконец его выпускают на поле, но лишь для того, чтобы спасти команду в совершенно безвыходной ситуации.
И – ОСАННА! – конечно же, он сделает все, что в его силах! С другой стороны, ангела пугала та пустота, что должна последовать за его призывом.
Нет, конечно, сначала произойдет великое смятение и суматоха, и сам он тоже примет участие во всех страшных бедствиях, возглавив в битве с силами тьмы прекрасную армию воинственных ангелов. Но, когда все закончится, ему уже нечего будет ни ждать, ни страшиться. Господь дал, Господь и взял! И Гавриил не мог понять, что было в его сердце: радость или печаль.
Он сам был этим удивлен. Ему всегда казалось, что, когда придет время, он схватит свой инструмент обеими руками и без колебаний протрубит нужную мелодию, что она рокочет в его сознании как глас самого Создателя и найдет путь к ангельским устам сама по себе. Единственное, что ему нужно было сделать, это принять правильную позу и – аминь: Судный день на земле и на небе!
Гавриил нахмурил светлые брови и попытался отогнать от себя эти мысли. На мгновение отняв мундштук от своих губ, ангел провел по ним прелестным кончиком языка, призакрыл лучистые глаза и подвигал чреслами. Он представил себе, что мелодия застряла где-то в его нижних отделах, в ангельской прямой кишке, и что ее можно высвободить ритмичным покачиванием бедер – тогда она всплывет наверх, подобно спасательному кругу с затонувшего корабля, поднимется вдоль позвоночника в его восхитительный мозг и там уже вынырнет на поверхность сознания.
Голова ангела подергивалась от напряжения, вены на шее вздулись, пальцы с силой сомкнулись вокруг инструмента, мышцы живота напряглись, колени подрагивали, стопы вдавились в песок и снег. Мелодия кудрявилась в его мозговой субстанции, как кровь в воде: лилуяла, яллулаи, айяллуле, уллалайи, элуяйялл, ллилуая, ауалилл…
Гавриил чувствовал, что уже вот-вот, что все уже – слава Всевышнему! – на подходе, и его дивные ангельские ноздри с силой втянули воздух. Широко распахнув глаза, из которых в бездну метнулись искры, образовавшие семь новых солнечных систем, он воззрился на распростертую под ним обреченную Землю – ауаллилуй!
Грешный род людской развалился в кроватях, храпел, пердел и бормотал во сне, поперхиваясь слюной – фу! Или катался по постелям, пьяный от похоти, вцепившись друг в дружку крепкой хваткой, обмениваясь телесными соками…»
«Ой, какая мерзость!»
«Ненамного привлекательней были и занятия бодрствующих».