Доктор понял, что сидит на скамейке у афишной тумбы. Перед ним кто-то стоял.
– Действие яда скоро пройдет, – раздался голос у самого уха. – Ну зачем вы пошли в этот сад?
Губы доктора дрогнули и зашевелились, выдавая:
– Я… кх-х… Скверлум… Каберботам…
– Да-да.
Незнакомец сунул ему под нос что-то горькое, зловонное, и доктора вырвало. По всему телу прошли спазмы, ребра жгло так, словно по ним водили каленым прутом.
– Посидите здесь. Скоро вы придете в себя.
– Вы…
– Скоро вы придете в себя.
Грубые руки отпустили доктора, и он накренился набок.
– К-кто… вы? – выдавил он, но рядом уже никого не было.
***
В крошечной квартирке миссис Паттни тикали часы. Они делали это так медленно и вяло, что, казалось, между каждыми «тик» и «так», если постараться, можно было успеть увидеть парочку снов.
Часам меланхолично подыгрывал стоявший на пюпитре древний, как само время, метроном. Его стрелка лениво заваливалась из стороны в сторону, и каждое ее движение сопровождал глухой «щелк». Эта штуковина будто бы намеренно была создана, чтобы убаюкивать.
Джаспер зевнул.
Он прикладывал немало усилий, чтобы не заснуть, хотя обстановка этому весьма способствовала.
Лампа на комоде едва теплилась, и в гостиной стояла полутьма. Повсюду была пыль: и на старой мебели, и на ковре с бахромой, и даже на дряхлой, еденой молью ткани, которой были обиты стены. На окне чернели горшки с сухими цветами, а в воздухе висел едва уловимый приторно-мерзкий запах: то ли где-то гнили забытые в вазе фрукты, то ли это гнил мистер Паттни – в мрачном воображении мальчика этот человек, которого, скорее всего, даже не существовало, лежал сейчас в спальне, а его слегка помешанная супруга просто не заметила, что он умер.
Джаспер чувствовал себя очень неуютно. И дело было не столько даже в этом месте.
Миссис Паттни все время стояла рядом, склонившись над ним, а ее огромные глаза, увеличенные толстыми стеклами очков, казалось, забыли, как моргать. Сухие губы учительницы музыки при этом беззвучно шевелились, словно она постоянно что-то говорила.
Джаспер старался не смотреть на нее и думал лишь о том, когда же наконец закончится эта пытка: у него болела спина, ныла поясница, а рука уже совсем затекла.
– Я больше не могу, – простонал мальчик. – Ну сколько еще?
– Ты должен привыкнуть, – сказала женщина. – Ты должен научиться правильно держать инструмент. Это важно!
Джаспер держал скриппенхарм, уперев в него подбородок, и не менял положение последние пятнадцать минут, но по ощущениям прошло уже пару лет с момента, как он встал на пыльный круглый коврик у потрескавшегося пюпитра.
Скриппенхарм был тяжелым и неудобным. Джасперу он не нравился: инструмент выглядел, как скрипка, из которой уродливыми отростками торчали четыре раструба-воронки. Мальчик еще не извлек из него ни одного звука и просто не представлял, как это делать. Видимо, чтобы играть на этом, нужно было не просто зажимать струны, но еще и перекрывать отверстия клапанов. И все это при помощи лишь одной руки! Да у него просто нет столько пальцев!
– Миссис Паттни, я больше не могу.
Учительница музыки в упор приблизила к Джасперу свое лицо, так что он смог разглядеть каждую ее морщинку. Она словно пыталась проверить, говорит ли он правду.
Отметив боль и отчаяние в глазах мальчика, миссис Паттни отстранилась и возмущенно затрясла головой, отчего ее спутанные всклокоченные волосы затрепыхались.
– Да, это непросто! Но ты должен лучше стараться… – Она тяжело вздохнула. – Так уж и быть, сжалюсь – можешь пока опустить инструмент. Будем учиться держать смычок.
Джаспер с облегчением повесил скриппенхарм на крючок пюпитра и потер раскрасневшуюся шею. С тоской взглянув на смычок, он взял его и, само собой, сделал это неправильно.
– Нет, не так! Это же не ложка! – Учительница вырвала смычок из руки мальчика и продемонстрировала ему верное положение пальцев. – Только так, и не иначе! Разворот, изгиб запястья! Все это очень важно, иначе будет не музыка, а какая-то трам-барам-барабарщина.
Вернув Джасперу смычок, миссис Паттни своими скрюченными узловатыми пальцами сама выставила его руку на нем и, усевшись в кресло, взялась за вязание.
Со смычком было чуть проще. По крайней мере, Джаспер мог шевелиться. И все же отсутствие стула не могло не вызывать раздражение – и почему учиться музыке нельзя сидя?!
Миссис Паттни закашлялась и, достав из кармана вязаной кофты грязный, покрытый засохшими соплями платок, шумно высморкалась.
– Эта простуда, – сочувственно проговорил Джаспер. – От нее никуда не скрыться…