— Вот как?! А что еще?
— В Неглинке угри появились…
— Так… так… так… Славно, — сибаритствовал Багиров, прихлебывая из чашечки. Но вдруг его словно дернуло электричеством.
— Вы с ума сошли! — вскричал он громовым голосом и вырвал из рук тещи газету.
Такое случилось с ним впервые в жизни. Теща обиженно поджала губы и смолкла. Но Багирову было не до женских сантиментов. Он бросился на кухню, теребя газетный лист, отыскал нужную заметку. Называлась она просто: "Угри в Неглинке". Багиров проглотил ее в мгновение ока. Заметка, подписанная Люсиным-Рюминым, начиналась так:
"Юбилей заслуженного ОГСУ-27 ознаменовался радостным, но неожиданным событием. В этот день в реку Неглинку пришли угри…"
Дальше Люсин-Рюмин честно переписал из энциклопедии все, что в ней говорилось об удивительной рыбе, ее повадках, миграциях, нежном вкусе и об особенностях нервной и половой системы. Заканчивалась заметка на оптимистически-занозистой ноте:
"Красавцы угри в Неглинке — не чудо, не сенсация, а результат кропотливой работы творческих и промышленных коллективов, участвовавших в атаке на загрязнение окружающей среды. Теперь недалек тот день, когда в посветлевшей Москве-реке и ее притоках — Фильке, Неглинке и Таракановке в изобилии будет кишеть не только угорь, но и сиг, и рыбец, и омуль, и, может быть, сам осетр-батюшка Удивление вызывает другое: ведь угорь нерестится в глубинах так называемого Атлантического океана. Как они проложили дорогу на Неглинку? Есть, как говорится, над чем поломать голову, над чем подумать столичным ихтиологам. Слово за вами, товарищи ученые!"
Извинившись перед тещей за невольную грубость за стопом, Багиров сунул в карман газету и срочно выехал в Управление.
Через час вся группа стажеров собралась в кабинете у полковника. Сам Багиров после поездки в общественном транспорте был весел и саркастичен.
— Ну, как провели уик-энд? — начал он издалека.
— Теорией память освежали, — дружно ответили стажеры.
— Прочитайте-ка теперь вот это, — проговорил полковник и выложил на стол газету. На несколько минут установилась тишина.
— Но в заметке речь идет о живом угре! Тогда как в фургоне… — прервал молчание Лева Бакст. Он как всегда прочитал первым.
— Газетчики могли и напутать. Вчера была такая гроза! Впрочем, это нетрудно проверить…
Полковник снял трубку.
— Журналиста Люсина-Рюмина можно? Из МУРа по поводу угрей…
В ответ в трубке кто-то нервно засмеялся и, все умолкло.
— Придется наведаться к Люсину-Рюмину на квартиру, — вздохнул Багиров. — В машину!
Если бы в редакции спросили, откуда взялся этот встрепанный и вечно улыбающийся репортер, едва ли удалось бы добиться толкового ответа. Разве что в транспортной части кто-нибудь вспомнил бы, что лет пять назад работал у них курьером то ли еще юноша, то ли уже мужчина с редкой бородкой и неухоженными усами. Все звали его просто Люсей, хотя настоящее его имя было Петр Гаврилович.
Прошлое Люсина-Рюмина просматривалось смутно. Судя по справкам, которые он представил в отдел кадров, он нёс культуру в село, ходил с геологами, был инспектором Госстраха, водолазом на спасательной станции в Химках, гидом и даже суворовцем. Отовсюду (это явствовало из записей в трудовой книжке) он гордо уходил по собственному желанию, за исключением разве что работы спасателем на водах — здесь было чистосердечно изложено, что Люсин-Рюмин уволен по состоянию здоровья. Словом, охота к перемене мест была ярко выраженным свойством бывшего водолаза и суворовца. Скорее всего, оно, это свойство, и привело его на место курьера популярной московской газеты. Здесь со всей неисчерпанной силой и проявился его талант газетной ищейки. Проявился, надо признаться, самым неожиданным образом.
Однажды утром, в канун Пасхи, Люсин-Рюмин в величайшем нетерпении поджидал завотделом информации Гуськова возле лифта и, едва тот появился, бросился к нему навстречу.
— Ну что? В чем дело? Христос, что ли, воскрес?
Но Петр только замахал руками. От возбуждения он не мог говорить.
— Дворника н-нашего знаете? — наконец выговорил он. — Федора?
Дворник Федор, несмотря на самое низкое положение в редакционной иерархии, был лицом уважаемым. Это был единственный человек, у которого в любое время дня и ночи можно было перехватить взаймы сумму до 4-х рублей. (Больше, зная слабости творческой интеллигенции, он не давал.) В дни гонорара возле его маленькой каморки в глубине редакционного двора толпился народ, жаждущий расплатиться с долгами. Это было место, где, невзирая на чины и заслуги, в демократической обстановке встречались курьеры, корректоры, политические обозреватели, машинистки и рядовые построчечного фронта. Словом, что там таить — Алексей Митрофанович Гуськов был в самых задушевных отношениях с дворником Федором.