"Пелхэм, 123" информирует Центральную диспетчерскую, — сказал Райдер. Центральная, ваш поезд захвачен. Вы слышите? Поезд захвачен Прием".
Том Берри пустил в ход все аргументы, уговаривая себя, что он абсолютно ничего не мог предпринять. Конечно, если бы он не витал в облаках, мечтая о своей Диди, а помнил о служебном долге он мог бы вовремя заподозрить неладное. Однако в тот момент, когда он открыл глаза, он насчитал перед собой четыре автомата, каждый из которых способен превратить его в решето, прежде чем он сумеет достать свой пистолет.
Конечно, нашлось бы немало полицейских, которые полезли бы в схватку очертя голову, хотя это и самоубийственно, подчиняясь рефлексу выработанному годами накачки, начинавшейся с первого дня учебы в полицейской академии. Это была комбинация чувства долга, культа мужества и презрения к преступнику. Диди называла все это "промывкой мозгов". Конечно, он знал таких полицейских, и далеко не все они были глупцами. Просто они чересчур серьезно относились к своим обязанностям. А сам он сидел сейчас со своим револьвером 38-го калибра и не рыпался. Утешаться можно было только тем, что он пока жив, в порядке и, по всей видимости, последний день служит в полиции.
Конечно, он присягал служить законности, поддерживать правопорядок. Полицейский не должен пытаться спасти свою шкуру, когда рядом совершается преступление, на том основании, что ситуация сложилась слишком неблагоприятно. Даже если он — в штатском и в данный момент не на службе. Его долг состоял в том, чтобы на применение силы ответить тем же, а если при этом он мог быть убит… Что ж, это было в лучших традициях полиции. Ничего не поделаешь — профессиональный риск.
Конечно, если бы он выхватил сейчас свой пистолет, это тоже было бы в лучших полицейских традициях. Смерть на боевом посту. В награду ему устроили бы шикарные похороны, которые почтили бы своим присутствием такие особы, как главный полицейский комиссар и мэр города. Соберутся его товарищи по оружию, одетые по такому случаю в парадные мундиры и белые перчатки, а когда репортаж о похоронах передадут по телевидению, миллионы женщин побегут за платками, чтобы утереть слезы Что говорить, все будет по высшему разряду, хотя, к сожалению, виновники таких торжеств не могут оценить всего их великолепия. Интересно, будет ли кто-нибудь всерьез опечален его безвременной кончиной? Диди? Неужели она вспомнит его только как одного из мужчин, с которыми делила постель?
Он снова приоткрыл глаза и огляделся. Расположение действующих лиц изменилось. Тот, что выбирался из вагона, чтобы отключить напряжение, теперь вернулся, а высокий, видимо, их главарь, как раз только что вошел в кабину машиниста. Здоровяк расположился в центре вагона лицом к его головной части, а в дальнем конце еще один выталкивал последних пассажиров.
Итак, теперь шансы не столь угрожающе неблагоприятны: не один к четырем, а один к двум. Звездный час? Да. Для того чтобы тебя прикончили. "Видите ли, сэр, — оправдывался он перед капитаном, который, как он представлял, будет исподлобья мрачно смотреть на него, — мне было наплевать, что случится со мной, но я не хотел, чтобы пострадали пассажиры. Поэтому я не стал хвататься за оружие, а продолжал вырабатывать план, как лучше послужить общественным интересам в данных обстоятельствах и поддержать славные традиции нашего департамента".
Он горько усмехнулся и снова закрыл глаза. Решение принято. И пусть извинят его уважаемые господа полицейский комиссар и мэр.
Впрочем, не пройдет и месяца, как вашему покорному слуге все равно вышибут где-нибудь мозги. Поэтому никто ничего не потеряет. Вопрос, будешь ли ты действительно оплакивать меня, Диди?
Наличие при нем пистолета не давало ему ни малейшего ощущения безопасности. Наоборот, он бы о радостью избавился от него при первой же возможности. К тому же это было лишнее напоминание о том, что он пренебрегает служебным долгом. Диди… Вот она поняла бы его. Она, наверное, поздравила бы его с тем, что у него появился проблеск сознательности, что он перестает быть бездумным инструментом общества всеобщего угнетения.
Начальство посмотрит на это иначе. Будет устроено расследование, потом разбор его дела в департаменте и — увольнение. Коллеги начнут дружно презирать его. Даже те, кто сам никогда не попадал в большие переделки. Они, может быть, и продажные людишки, но не настолько, чтобы подставить без толку башку под пулю.
Во всем этом он видел один проблеск надежды: другую работу найти можно — другой жизни не будет.
Доловиц прошел тем же туннелем к выходу на улицу. Его настолько разозлил машинист "Пелхэма, 123", что схватки в желудке почти прекратились. Увидев свободное такси, он сделал жест водителю…