Влетев в вестибюль, он махнул пропуском у окошка дежурной и поспешно спустился на станцию. У одной из платформ стоял поезд с открытыми дверями. Понятно. Если "Пелхэм, 123" все еще стоит в туннеле между станциями, то состав, который следовал за ним — "Пелхэм, 128", — неизбежно должен был остановиться перед красным сигналом светофора. Когда он еще раз взглянул на поезд, до него дошло, что вагоны освещены лишь тусклыми аварийными лампами. Он подошел к кабине машиниста.
— Давно пропало напряжение?
Машинист был немолод, и ему явно не мешало побриться.
— А тебе-то какое дело? — вяло ответил он.
— Я — Казимир Доловиц, старший диспетчер с "Гранд Сентрал".
— Тогда извиняюсь… Пару минут назад, не больше.
— Ты сообщил в Центральную?
Машинист кивнул:
— Диспетчер сказал, чтобы я сидел и ждал. А ты не знаешь, что там стряслось? Опять человек на рельсах?
— Не знаю, но, черт побери, сейчас же пойду и узнаю, что происходит!
Он дошел до конца платформы и спустился на путь. Двинувшись по темному туннелю, он подумал, что мог бы воспользоваться передатчиком машиниста, чтобы выяснить у Центральной, почему нет напряжения. Но потом решил, что в этом нет надобности. К тому же он любил во всем разбираться сам.
Подгоняемый злостью и нетерпением, он пустился легкой рысцой, но желудок снова дал о себе знать, и шаг пришлось замедлить. ОА массировал, рукой живот, стараясь разогнать пузырь воздуха, который начал давить на сердце. Однако он продолжал двигаться вперед, пока вдруг не услышал голоса. Сузив глаза до щелок, он стал пристально вглядываться в темноту туннеля. И тут увидел прямо перед собой нечто невероятное: толпу людей.
Свое дело Лонгмэн сделал совершенно спокойно. Ему даже доставило удовольствие управлять поездом. Он любил технику. Даже вернувшись в вагон, он все еще прекрасно себя чувствовал. Но как только Райдер ушел в кабину машиниста, его снова бросило в жар. Это лишний раз напомнило ему, как уверенно чувствовал он себя, когда Райдер был рядом. С остальными двумя он так и не смог наладить контакт. Стивер надежен, но совершенно недоступен и замкнут, а Уэлком даже не просто жесток и вздорен — он законченный маньяк.
Казалось, ствол автомата Лонгмэна подрагивает в такт его сердцебиению. Он крепче прижал локтем приклад, кинул беспокойный взгляд на дверь кабины машиниста, но тут же был вынужден отвести его, подчиняясь негромкому предупреждающему свисту Стивера. Это было напоминанием, что он должен внимательно следить за правым рядом сидений. Стивер отвечал за левый ряд. Райдер расставил их так, чтобы они не находились друг у друга в зоне огня. Пассажиры сидели молча и совершенно покорно сносили свое положение.
В задней части вагона никого теперь не было. На фоне задней переходной двери вырисовывался силуэт Уэлкома, который стоял, широко расставив ноги, направив автомат в темноту туннеля. Казалось, ему не терпится пустить в ход оружие. Лонгмэн в глубине души был уверен, что Уэлком только и ждет какой-то непредвиденной случайности как повода открыть стрельбу.
У него сильно вспотело лицо, и он начал опасаться, что сквозь намокший капрон проступят черты лица. Он снова посмотрел на дверь кабины машиниста, но его отвлек какой-то звук справа. Это хиппи, который так и не открывал глаз, шаркнул ногами, выдвинув их дальше в проход. Стивер стоял совершенно спокойно и почти не двигался, внимательно следя за пассажирами слева. Уэлком пялился через окно задней двери в темноту.
Лонгмэн напряг слух, стараясь разобрать, что происходит в кабине, но ничего не мог расслышать. До сих пор операция проходила в точности по плану, однако все полетит к чертям, если им откажутся заплатить. Правда, Райдер убедил его, что у городских властей не будет иного разумного выхода. Хорошо, а что, если они не будут вести себя разумно? Ведь невозможно точно предсказывать поступки других людей. Что, если полиция примет решение не платить выкупа и будет в нем упорствовать? Тогда погибнет много людей, включая их самих.
Кредо Райдера: живешь или умираешь — пугало Лонгмэна, собственное кредо которого, если бы он однажды попытался сформулировать его, звучало бы так. выжить любой ценой. И все же он сам, по своей воле согласился участвовать в этом деле на условиях Райдера. По доброй воле? Нет. Это был какой-то гипнотический полусон. Райдер увлек его, но этим всего не объяснишь. Разве не по его собственной инициативе они вообще познакомились? Разве не он сам хотел этого? И, наконец, разве все происходящее не было его же собственной идеей, которую он породил и помог превратить из забавной игры в сумасшедшую реальность?