Понятие "самозванец" вообще внушает неприязнь, хотя отечественная история опять-таки подсказывает нам, что самозванничество стало у нас чуть ли не политической традицией. "Известно, что Россия вообще страна самозванцев", — сетовал В.Г.Короленко. Вдвое справедливо по отношению к России советской: ведь все без исключения советские вожди с юридической точки зрения были самозванцами: Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев, Андропов… Никого из них народ не призывал и не утверждал на государственное дело. Разница в том, что царей и цариц делала дворянская гвардия, а коммунистических вождей — гвардия партийная, то есть номенклатура. И нужно отдать должное М.С.Горбачеву: он первым сделал попытку легитимизации власти. Попытку ограниченной легитимности, скажет строгий критик, и будет справедлив. Но для страны, не имевшей вообще никаких традиций, кроме монархического престолонаследования и партийного самоназначения, это уже большой шаг к правовой демократии. Фактически Горбачев прервал монархо-партийную традицию.
Александра Львовна Толстая, дочь писателя, рассказывая о своих встречах с М.И.Калининым (она неоднократно ходила к нему хлопотать о посаженных на Лубянку священниках и интеллигентах), вспоминает о весьма своеобразном восприятии Михаилом Ивановичем страшного голода 1 921 года, унесшего, как известно, пять миллионов жизней.
— Вот, говорят, люди голодают, продовольствия нет, — удивлялся "всероссийский староста". — На днях я решил сам проверить, пошел в столовую, тут же, на Моховой, инкогнито, конечно. Так знаете, что мне подали? Расстегаи, осетрину под белым соусом, и недорого…
Надо ли говорить, что "обычная" эта столовая была рядом с приемной председателя ВЦИК, и обеды там предназначались для молодой советской номенклатуры. Но "другу крестьян" было и невдомек, что его личный опыт хождения "инкогнито" в спецстоловую не исчерпывал страшного опыта голодающей страны. Характерный пример искажения восприятия у человека, приобщившегося к власти и отравленного ею. А ведь М.И.Калинин был, как говорится, "из простых": слесарил, ходил на завод.
Михаилу Ивановичу такое сужение государственного видения можно отчасти и простить: его советский опыт к моменту разговора с А.Л.Толстой ограничивался четырьмя годами. Двадцать с лишним лет неограниченной власти Сталина давали уже больше материалов для суждений по поводу "преимуществ" социализма. Но и в его эпоху действовал целый ряд российских и мировых факторов, которые затемняли исторический горизонт: мировой кризис 1929 года оставлял впечатление близкого краха капитализма; и, напротив, успехи индустриализации (отчасти фальсифицированные) создавали иллюзию опережающего развития социализма.
Трезвый анализ "грандиозных успехов" свидетельствует о том, что величайшие усилия, истощившие нацию, дали ничтожные в сравнении с несоциалистическими странами результаты. Одряхлевшие монументы сталинской индустрии сегодня не приносят даже той пользы, что пирамиды фараонов в Египте.
И тем не менее на последней майской демонстрации бойкая бабенка в жалкой куртчонке вызывающе гордо несла портрет Сталина. Прости ее, боже. Со своей укороченной памятью чем она хуже "всероссийского старосты", тайно смахивавшего слезу при подписании смертных приговоров и публично славившего "отца народов". Ее тоже воодушевлял упрощенный опыт упрощенной личности.
Но что воодушевляет стоящих на трибуне мавзолея государственных людей, имеющих перед глазами семидесятилетний прогон советской истории, но все еще продолжающих петь осанну социалистическому выбору и коммунистической перспективе?
Среди множества лозунгов, обеспечивающих идеологическое обрамление социалистического строительства, имелся и такой: "Лошадь угрожает социализму!". Сегодня мы, пожалуй, могли бы улыбнуться такой пропагандистской находке, если бы при более серьезном осмыслении за такого рода’"наивностями" не проглядывала бы глубинная сущность "плохого отношения к лошадям". Опасность лошади для социализма состояла в том, что лошадь олицетворяла собой живое и естественное начало в сельском укладе, тогда как большевики такое начало отвергали, заменяя его механистической схемой — идеей. Социализму вообще не нужен был мыслящий, сомневающийся и вечно ищущий человек. Напротив, поскольку абсолютизированная идея социализма как бы гарантировала заведомый успех ("учение Маркса всесильно, потому что оно верно"), такие люди были лишь помехой для победного шествия. Для реализации абсолютной идеи нужен был рабски послушный исполнитель в низах и жесткий, не ведающий сомнения вождь наверху. Нормальный, "сокровенный человек" платоновского типа так же "угрожал" социализму, как и лошадь.