Правительственная комиссия привезла Доброштана в Москву. С ним разговаривали Поспелов, Руденко. Но если и повернул кто-то историю в сторону справедливости, а бесправное государство в сторону правового, так это не Руденко и не Поспелов. Это заключенные, "Меморандум", Доброштан. И что, ему отплатили добром за добро? Нет! Его упрятали в еще более худший застенок. И как нужно любить свою родину, чтобы, пройдя гитлеровщину, сталинщину, бериевщину, возвратиться, чтобы опять начать трудиться в этой обескровленной, обесчещенной стране!
Кто он, Игорь Михайлович Доброштан? Да никто. Не академик, не деятель государственный. (Хотя он и обладает фантастической энергией — он имеет два высших и одно незаконченное высшее образование; сидя по тюрьмам — когда он успел это сделать?) Человек всю жизнь боролся за достоинство своего народа. Бесстрашный человек! Свободный человек! Вот как это называется. Несмотря на цепи, в которых его держали. Мы и забыли, что именно это называется свободным человеком.
Приводят на допрос, следователь сидит, ерундой занимается. Ночные допросы — у него тройная зарплата идет.
— Считаешь себя невиновным? Думай!
— Сидишь, думаешь, смотришь на него, с открытыми глазами спишь.
— Ах, ты спишь! Не спать! Спишь?! В камеру! — приведут в камеру, начинаешь спать.
Открывается кормушка, стук ключа:
— Д, Д, Д, Д, Д, — вызывает тебя на "Д", фамилию не говорит.
— Доброштан.
— Доброштан! Без вещей! — значит, на допрос.
— Спишь? — А у следователя ряшка гладкая, он днем высыпается. — Не спать! Ах, ты не будешь признаваться, фашистская сволочь! — Как я на него навалюсь за эту "фашистскую сволочь" — родители и Бог здоровьем не обидели, — придавил и держу под собой. Тут другой влетает:
— В карцер! 20 суток! — Там темно, душно, смрадно, сток нечистот, вонь страшная и вентилятор денно и нощно сильно гудит, не поймешь, что он гонит, только не прохладу, мало июльского жара — дополнительный нагнетает.
Карцеры бывают разные. Хлеба 20 граммов на день, на третьи сутки — "щи" — вода на капусте. На тебя все время "глаз". Но при этом стерильная чистота. Утром открывается дверь — женщина лет тридцати пяти, в форме, у нее на груди — "Красная Звезда".
"Внутренние дела" получали ордена в тылу: 5 лет служит — "За боевые заслуги", 10 лет — "За отвагу", 15 — орден Красной Звезды, 20 — орден Красного Знамени, 25 — орден Ленина. Это все боевые, офицерские ордена, а дают их за то, что они издеваются над советскими людьми. Издевательство приравнивается к фронту. Смотришь телевизор — сидят в президиуме "герои войны".
Так вот, та женщина с "Красной Звездой" дает веник мести пол. А там так чисто, белено, ни соринки. Мести нечего. Но веник берешь и метешь, ничего при этом не собираешь, но делаешь дело. В этом уже какое-то помешательство. Сделал, нет мусору — она дает совок. Собираешь то, чего нет, на совок.
Стал совок с "мусором" в ведро опускать, а там, в ведре, — хлеб. Кусок старый, весь посиневший от цвели. И тут взгляды наши встретились.
— Вы мне позволите взять этот кусочек хлеба? — говорю.
— Возьмите! — Нарушила дисциплину. Что в ней проснулось — мать, женщина? Взял я тот кусок и несколько дней его ел, отламывал по крохам — можно было продержаться некоторое время за счет доброты тюремщика.
Решение Особого совещания было: 25 лет лишения свободы по статье 54-1 а. Доброштан отказался подписываться под тем, что он — изменник родины.
— Почему? — спросил майор.
— Это все ерунда, — сказал он спокойно.
— Ну, как хочешь. — Привели двух понятых, они на обратной стороне приговора поставили свои подписи как свидетельство о том, что заключенный отказался руку приложить.
У надзирателя, старшины, на груди (среди других наград) значилась медаль "За освобождение Праги". И Доброштан тоже участвовал в этой операции.
— Вот и я фронтовик. Сколько, ты думаешь, мне дали?
— Пять.
— Двадцать пять!
— Ого!
— Верь мне, я честный человек. Послушай, накорми меня хоть раз до отвала? А?
— Ты биться в камере не будешь?
— Вот тебе крест.
Привел старшина меня в камеру и следом притащил ведро с вареной картошкой и морковью. Жидкое блюдо такое. Ем и ем, ем и ем, больше, кажется, не могу, а я ем и ем. Потом — все, а глаза еще хотят. Раз — на лавку, и через минуту спал. Это после того как они мне объявили срок — 25 лет лишения свободы.