— Вы свободны.
— Ничего не понимаю.
— Как не понимаете? Идите, берите вещи!
— А вы готовьтесь, Доброштан, мы вас будем этапировать в Москву.
Толпа ждала своего руководителя перед конторой.
— Я должен ехать.
— Нет!
— Разъяснить обстановку — это мой долг.
— Не верь им. Тебя убьют. Повесят.
— Я не знаю, что со мной там будет. Но я знаю, что ехать надо. Вы мне обещали слушаться меня во всем. Я знаю другое. Вы уже не те, что два года тому назад. Вы знаете, как себя вести, если правительство станет игнорировать наш "Меморандум". Если со мной что-то случится — вы и об этом узнаете. Мы прошли школу, а им стоит над этим призадуматься. Они увидели, кто мы. А в том, что они вручат "Меморандум" правительству, я не сомневаюсь.
Кто-то снял шапку и пустил ее по кругу: собрали на дорогу денег, тысяч пять.
Теперь представьте себе человека — молодого, здорового и свободного, судимость с него снята, в кармане новенький паспорт с московской пропиской, который он получил в отделении милиции на Каляевской, впереди — МАИ, его восстановили в институте. Дома на Украине его ждут мать, жена и дочь. За время, что он был в лагере, мать состарилась, дочь стала взрослой.
…Из чего состояла его жизнь до этого момента? Один курс института, в семнадцать лет — фронт. Потом, после войны, — три курса института. Тюрьма, лагерь, Воркута. Правда, детство — вот счастливый фундамент! Родом из украинской деревни Терновка. Был способный — поступил в школу сразу в пятый класс. Зато как поступил — не то, что ходил туда каждый день — но бегал: 15 километров в одну сторону, 15 — в другую, босиком по любой погоде. В семье еще два брата и сестра. Дома говорили по-украински и по-русски, в школе тщательно преподавала язык немка. Иногда пропадал из дому на два, три дня. Его искали, волновались, потом привыкли — бродил по воле, ночевал в лесу — ничего не боялся…
И вот Игорь Михайлович Доброштан звонит с московского телеграфа в Воркуту.
— Это я, Игорь.
— Какой Игорь? — недоумевает Воркута.
— Игорь Доброштан.
— Тебя уж давно повесили, Игорь, а весь забастовочный комитет, которым ты руководил, арестован. — Кажется, что в этот момент по всей земле раздалась минута молчания.
— Никому ничего не говори. Я еду к вам!
И человек, перед которым только что окрест лежала мирная жизнь, поворачивается и буквально и внутренне на 180 градусов, чтобы ехать назад в Воркуту. Нет больше чистенького паспорта, института, жены, дочки, Москвы… Есть судьба. Есть Доброштан, равный себе самому. Есть фотография: на вокзале перед отправкой поезда на север сидит человек в телогрейке, рядом — мешок, а в мешке вся его жизнь, которую он носит с собой.
Имея паспорт, видя волю, институт — все бросить и пойти опять сесть в тюрьму?
— Вот мой московский паспорт. Сажайте меня — забастовочный комитет арестован. Как могу я быть в стороне? Я могу умереть, но провокатором я никогда не был.
— Я чувствовал, что меня арестуют.
По возвращении в Москву Доброштана в вечернее время украли с улицы около милиции, что рядом с метро "Новокузнецкая", а на другой день уже отправили поездом в штрафной лагерь в Джезказган (Казахстан).
На старом деле нет помет о его сентябрьском освобождении 1955 года, как будто не освобождали человека вовсе. Какая уж тут санкция прокурора на арест? Какой закон?
На медном руднике в Джезказгане начальник лагеря подполковник Бурдюг захотел познакомиться со своим заключенным.
— Дайте я посмотрю на этого Доброштана. Вот ты какой!
— Какой есть.
— Бунтовать будешь?
— Буду.
— А бежать будешь?
— Буду. Почему вы меня об этом спрашиваете?
— А зачем будешь?
— А затем, что вы меня посадили! Если опутаете всю землю колючей проволокой, то я все равно буду бежать.
— Но у меня ты не убежишь.
"В Джезказгане я ослеп. Люди выводили меня на улицу — вот перед тобой куча снега. Кидай. И я кидал, весь мокрый, в тридцать градусов мороза. Потом начал свет появляться. Светлее, светлее. К весне зрение вернулось".
Он был арестован в 1948 году. Следователь Володя Шугало, старший лейтенант КГБ, тогда сказал:
— Отвоевал войну за советскую власть, а теперь — черт с тобой, сиди!
С 43-го — на фронте.
В его деле нет помет о том, что он фронтовик, был разведчиком и работал в контрразведке. 25 лет лишения свободы — решение вынесло Особое совещание.
В 1952 году — после 4 лет тюрьмы — он был подвергнут дополнительному наказанию: лишен награды — ордена Красной Звезды. Если бы он был лишен ее в 1948 году, стало бы очевидно, что это фронтовик. Орденоносцу 25 лет дать нельзя!