Уже забыв о ее существовании, Жакмель сидел на корточках у открытого гроба. Мари-Дениз видела, как поднимается и опускается его мачете. Когда Жакмель достал из гроба большой черноватый зловонный шар и осторожно засунул его в пластиковый пакет, который держал Тома, ее сотряс приступ тошноты, и она отвернулась. Тома закрыл пакет с головой «папы Дока». Вонь еще больше усилилась: стоя на коленях, Жакмель мощными ударами мачете вскрывал грудную клетку трупа — ему хотелось заполучить и сердце. Перерубив ребра, он вырезал его из груди. Тома снова открыл свой пакет. Жакмель бросил туда свою мерзкую добычу, поднялся и спокойно вытер руки о разорванный саван.
— Видала? — спросил он у Мари-Дениз.
Потеряв дар речи от ужаса, та перекрестилась. Жак-мель подошел к ней и наотмашь ударил по щеке. Потом снова схватил ее за горло, сжимая на этот раз не слишком сильно, и вплотную приблизил к ней лицо.
— Когда мы уйдем, — отчеканил он, — ты выйдешь отсюда и всем расскажешь, что видела, как я унес голову Франсуа Дювалье!
Мари-Дениз покорно кивнула.
Первыми из мавзолея вышли Тома и Люк, затем, пятясь, — Габриэль Жакмель. Мари-Дениз застыла на месте. Ее нагое коричневое тело, покрытое капельками пота, выглядело очень странно рядом с открытым гробом.
«Мерседес-600» с номерным знаком «22» затормозил на улице Жан-Мари Гийу перед воротами кладбища. Двое мотоциклистов эскорта — полицейский в синей униформе и тонтон-макут в фуфайке, поверх которой болтался на ремне старенький автомат «томпсон», — спешились. Позади «мерседеса» остановился черный «форд», набитый полицейскими в форме, а за ним — еще один автомобиль с пятью тонтон-макутами, которые устремились на кладбище, чтобы осмотреть его до появления там президента: Жан-Клод не носил при себе оружия, и это легкомыслие огорчало приближенных, помнивших, что его отец, Франсуа Дювалье, который вообще редко покидал свой дворец, не расставался с двумя пистолетами и никогда не убирал со своего письменного стола американский карабин с удлиненным магазином. Эти мудрые предосторожности позволили ему умереть в своей постели.
Подойдя к мавзолею, один из тонтон-макутов — очень худой, в бежевом свитере и соломенной шляпе — сразу же увидел открытую дверь. Выхватив из-за пояса никелированный пистолет, он обежал мавзолей, наткнувшись по дороге на труп Эстиме Жоликёра, затем помчался к «мерседесу», наклонился к шоферу и сказал:
— Быстро уезжайте — здесь опасно. Жоликёр убит!
«Мерседес» тут же тронулся с места; за ним последовала машина с полицейскими. Тонтон-макуты тем временем начали прочесывать кладбище. Один из них, коротыш в клетчатой рубашке, вошел в мавзолей — и остолбенел, увидев открытый гроб и стоящую в углу Мари-Дениз, прикрывавшуюся обрывками своего белого платья. Она никак не отреагировала на его появление. Коротыш выволок Мари-Дениз из мавзолея, и ее немедленно окружили остальные тонтон-макуты, разъяренные и напуганные. Один макут изо всех сил ущипнул ее за сосок. Мари-Дениз закричала. Прохожие на улице ускорили шаг.
Командир группы тонтон-макутов был серым от страха: он видел изуродованный труп президента.
— Кто это сделал? — тихо спросил он.
Под его напряженным взглядом Мари-Дениз обрела дар речи.
— Габриэль Жакмель, — выпалила она. — Он такой злой! С ним были еще двое…
Пока Мари-Дениз сбивчиво рассказывала о том, что произошло, трое тонтон-макутов побежали закрывать ворота кладбища. Командир лихорадочно размышлял. Сейчас его главной задачей было сохранение всего случившегося в тайне.
— Никто больше этого не видел? — спросил он.
— Никто.
Он покровительственно положил руку ей на плечо:
— Ты хорошая девушка. Сейчас тебя отвезут на рынок. И запомни: ты никому не должна говорить о том, что видела!
Он отошел в сторону и что-то тихо сказал двум своим людям. Те тотчас же взяли Мари-Дениз за локти, потащили ее к машине и грубо втолкнули внутрь.
Стиснутая между двумя тонтон-макутами, Мари-Дениз не решалась сказать ни слова. Они проехали по улице Жан-Мари Гийу до улицы Паве и миновали Марсово поле, где ее ждали подруги. Но и тут она не рискнула нарушить молчание. Машина повернула налево, к бульвару Жан-Жак Дессалин, и оставила позади рынок. На перекрестке улицы Дельмас, при выезде из Порт-о-Пренса, один из макутов с улыбкой начал гладить ей ляжку, затем без лишних церемоний он схватил ее руку и положил себе на бедро. Второй макут, сидевший за рулем, усмехнулся: