Алексей БАЛИЕВ
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Мы можем говорить друг с другом без перевода
Совместный проект "ЛАД"
Мы можем говорить друг с другом без перевода
ИНТЕРВЬЮ В НОМЕР
«Чем же мы тебя дальше награждать-то будем?» – шутливо сетовали члены правительственной комиссии, присваивая сорокалетней Светлане Стрижнёвой звание «Заслуженный работник культуры РСФСР». Обычно такого высочайшего звания удостаивались деятели культуры перед выходом на заслуженный отдых. Награда полагалась молодому руководителю единственного в стране передвижного музея Льва Толстого Светлане Стрижнёвой за новаторскую форму пропаганды толстовского наследия. На протяжении пятнадцати лет уникальный передвижной музей под руководством Стрижнёвой объездил всю страну и неоднократно бывал за её пределами. Такая нестандартная форма музейного представления везде вызывала огромный интерес и восхищение посетителей.
В 1981 году Светлана Ефимовна возглавила Музей Маяковского на Лубянке. Стремление к нетривиальным формам работы в такой, казалось бы, консервативной отрасли культуры, как музейное дело, привело Стрижнёву к переосмыслению концепции Музея Маяковского. Совместно с научными сотрудниками и художниками родилась идея музея художественных образов, художественных приёмов, помогающих воспринимать особенности поэтики и внутреннего мира Владимира Маяковского. В результате музей стал четвёртым в программе посещения иностранцами достопримечательностей Москвы – после Кремля, Оружейной палаты, Алмазного фонда. В связи с двадцатилетием экспозиции музея Московская академия художеств наградила директора Стрижнёву золотой медалью – за новаторство.
Путёвку в жизнь Светлана Стрижнёва получала в городке Ружаны Брестской области.
– Светлана Ефимовна, Лев Толстой утверждал, что все мы родом из детства. Близка ли вам толстовская традиция семьи?
– Конечно, близка. Я выросла в большой семье, была третьим ребёнком. Родители мои росли в семьях, где воспитывалось по двенадцать детей. Ощущение семьи как главной защиты в жизни появилось во мне с раннего детства.
Мои родители – белорусы, родились в соседних деревнях в Витебской области. Моя родина – Украина, Донбасс, куда был направлен на работу мой отец. Он занимал в то время должность одного из руководителей театра и, уважая семейные ценности, невзлюбил театральную богему, точнее, пресловутую «артистическую мораль». По этой причине отец не хотел, чтобы я стала актрисой, и запрещал мне заниматься какими-либо видами сценического искусства, кроме чтения стихов «на стуле». Воспитывалась я на классической литературе, на любви к книгам, которые покупались родителями на последние сбережения.
В нашем доме всегда были гости, особенно часто – из Белоруссии. Я впитывала эту атмосферу большой семьи – родственников, друзей, знакомых – и продолжила семейные традиции гостеприимства в своей самостоятельной московской жизни.
– Через несколько дней мы отметим 65-летие Великой Победы. Что осталось в вашей памяти от тех страшных военных лет?
– С приходом войны закончилось моё детство. Мне было четыре года, старшей сестре – семь лет. Помню первые бомбёжки Донбасса, панику, бегущих людей. Первое детское горе – раздавленная голова любимой куклы после очередного авианалёта. Мы с сестрой хоронили куклу в саду – так пришло осознание войны, осознание беды… Помню заплаканную маму – по радио сообщили, что захвачены и сожжены родные деревни родителей – Каменка и Головачи.
Отец руководил военным госпиталем, и нас эвакуировали в Казахстан. В дороге мы столкнулись с чудовищной человеческой жестокостью, ничего подобного в своей жизни я больше, пожалуй, не встречала. На одной из остановок мама вышла из вагона купить молоко – мы с сестрой болели. Соседи по купе, боясь заразиться, выбросили нас на открытую платформу состава. Вернувшись и не обнаружив нас в купе, мама схватила одеяло и побежала искать. Так, в одеяле, больные дети ехали под открытым небом до следующей станции. Сестра умерла, я же болела целый год и выжила благодаря чуду. А чудом этим стала наша встреча со ссыльной монахиней Марьей Васильевной, которая помогла маме вытащить меня из болезни. Всю жизнь я храню в сердце образ этой удивительной женщины, воплотившей в себе безграничную человеческую доброту. Марья Васильевна уговорила маму отвезти меня в Ташкент к ссыльному врачу-гомеопату. До революции врач лечил семью генерала, а Марья Васильевна служила в этом семействе нянечкой. После 1917 года оба – врач и монахиня – оказались высланными из России, но продолжали переписываться…Опытный врач-гомеопат вылечил меня, и мы вернулись в Казахстан.
Отец в это время был на фронте. Мы подолгу не получали от него известий. Я опять серьёзно заболела. Но Бог снова спас. В нашу комнату случайно зашла соседка-казашка и, увидев меня в болезненном забытьи и уснувшую рядом маму, решила, что мы умираем от голода. Проснувшись, мы обнаружили под кроватью связанную курицу и мешочек с пшеном – казашка отдала нам последнее, что у неё было… Утром, придя к нам и обнаружив нас живыми, женщина бросилась к маме на шею со слезами на глазах, что-то говорила по-казахски. Так началась наша дружба. А когда отец прислал нам пайковой чай, мы, конечно, отдали его нашей спасительнице. Мы часто пили этот чай вместе и, говоря на разных языках, хорошо понимали друг друга.
Потом был Сталинград, где отец служил в морской части. Там я пошла в школу, каждый день докладывая в кубрике об успехах. Там впервые читала с табурета стихотворение Маяковского, не понимая вполне смысла и ошибаясь в ударениях. Томик Маяковского был взят мамой в эвакуацию. Так я познакомилась с творчеством поэта, определившим во многом мою дальнейшую судьбу…
Там же, в Сталинграде, мне был дан первый серьёзный нравственный урок. Одноклассник попросил поменять мой бутерброд на его цветной карандаш. Мама, узнав об этом, сказала мне: «Запомни – если у тебя есть кусок хлеба, просто отдай, не беря ничего взамен». Находясь в чрезвычайных условиях войны, родители не меняли своих нравственных ориентиров – честности, принципиальности. Но их главным качеством, на мой взгляд, было великое терпение, свойственное белорусам.
Исторически складывалось так, что белорусский народ находился в перманентном состоянии восстановления мирного уклада жизни после многочисленных войн и разорений. В генах каждого белоруса заложено это терпение, это умение прорастать на новом месте – прорастать через страдание, потери, пепелища. Я наблюдала, как за короткий срок на новом месте мама сооружала из коробок этажерки, из крашеных зелёнкой бинтов немудрёные занавески.