– Белорусские народные традиции соблюдались в вашей семье?
– Конечно, даже в военных условиях мама старалась готовить нам блюда белорусской кухни. Из пайкового проса мама делала пшённую муку и пекла блины в русской печке. Блин раздувался, как воздушный шар, и я кричала: «Мама, скорее, он сейчас улетит!»
Я любила слушать мамины рассказы о том, как готовились к Пасхе, как на Троицу стелили траву под скатерть. Мама часто сокрушалась: «Как жалко! Ты не знаешь, что такое оттопленная сметана!» Драники, домашние колбаски – всё это появилось в нашем доме уже после войны.
– На каком языке говорили в семье?
– Моя бабушка хотела, чтобы её дети обязательно знали русский язык. Она, простая крестьянская женщина, была грамотная и читала всей деревне письма с фронта. Старший брат дедушки был писарем и хорошо знал русский язык. Дедушка прошёл Русско-японскую войну и тоже говорил по-русски. Таким образом, в семье говорили на двух языках – русском и белорусском.
– Часто ли вы навещали родные места родителей?
– В первый раз я приехала в Белоруссию в 1947 году. В эстонском Тарту, где мы тогда проживали, арестовали отца, и мама решила отвезти меня на время к дедушке в Каменку. То первое тяжёлое впечатление от увиденного не забуду никогда. Каменка была полностью сожжена фашистами за связь с партизанами, люди жили в землянках. В разорённой деревне я увидела дедушку в первый и, увы, в последний раз…
Только в прошлом году, после смерти мамы, я снова посетила Каменку. Новая деревня теперь находится на другом берегу речки Каменки, и я с трудом нашла место старого дома и дедушкину могилу на кладбище… После поездки у меня появилась странная тяга к этому месту – всё время хочу вернуться туда, спуститься к обмелевшей и заросшей речке и взять с собой её камешки. Что-то перевернулось в моей душе, я постоянно вспоминаю мамины рассказы о заливных лугах, лесах, болотах. Помню, как тосковала и плакала мама, живя среди индустриального пейзажа Донбасса. Теперь, как никогда, я понимаю её чувства…
– Хорошо, что мы живём в едином Союзном государстве, и живём не только воспоминаниями о прошлом, но и надеемся на совместное будущее…
– Я счастлива, что у России и Беларуси нет границ – ни в прямом, ни в переносном смысле. Единство наших культур, взаимное их влияние и, главное, единая вера – вот что объединяет нас навсегда. Мне очень приятно, что Беларусь не отошла от России, что никогда не возникало вопроса о запрете русского языка и тому подобных абсурдных ситуаций.
Я не разделяю позицию части белорусской интеллигенции, утверждающей первоочерёдность белорусской культуры по отношению к культуре Руси. Неважно, кто был первый, а кто второй. Важно, что существует неразрывная связь между нашими народами – в нашем сознании, в творениях наших культур. Мы можем говорить друг с другом без перевода, и это – самое главное, что нам надо сохранить!
– Взаимопроникновение культур, неразрывные культурные связи характерны не только для Беларуси и России, но и для многих стран – бывших республик Советского Союза…
– Безусловно! Я – «дитя дружбы народов»: по национальности белоруска, родилась на Украине, эвакуирована была в Казахстан, лечилась в Узбекистане, жила и училась в Эстонии. Я уверена: через сердца людей нельзя провести границы! За пять дней до известного грузино-абхазского конфликта я ездила в Грузию в составе российской делегации деятелей культуры. Простые люди встречали нас со слезами на глазах, читали стихи Маяковского. Сам поэт писал о себе: «Я по рождению грузин», хотя был русским по национальности. Вспомним его слова о «едином человечьем общежитьи», где не будет границ в общечеловеческой культуре, в общечеловеческом братстве.
Культурные связи народов когда-то Российской империи, потом – СССР, теперь – стран СНГ имеют глубокие корни. Как-то я зашла в маленький музей белорусского городка Слонима и увидела чуть ли не последнее письмо Пушкина – белорусской издательнице. А в Пружанах Брестской области лесничим служил старший брат отца Маяковского. Удивительное пересечение судеб, пересечение культур!
– Что-нибудь ещё связывало Маяковского с Белоруссией?
– Маяковский любил белорусскую девушку Софью Шамардину. Впервые поэт увидел Соню, сидевшую в кафе с Корнеем Чуковским. Очарованный Маяковский увёз Соню прямо «от обеденного стола» и в извозчичьей пролётке читал ей свои знаменитые строки: «Послушайте! Ведь если звёзды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно?..» Соня ждала ребёнка от Маяковского, но Корней Иванович Чуковский «благожелательно» предостерёг её: «Ты не боишься родить ребёнка от сифилитика?!» Эта страшная неправда разрушила любовь поэта и Сони. Девушка уехала в Белоруссию. Но их дружба сохранилась, и Маяковский приезжал к Шамардиной в Минск, когда та была уже замужем за видным государственным деятелем Белоруссии Адамовичем. Когда начались репрессии, Адамовича арестовали, а Соню отправили в ссылку. Вернувшись из ссылки, Софья Шамардина написала воспоминания о Маяковском… Поэт называл её «Сонка сестра», и в черновых вариантах «Облака в штанах» мы находим её имя.
Шамардина первая случайно узнала о том, что у Маяковского есть дочь. Приезжая в Москву, Соня всегда звонила Маяковскому и однажды услышала, что «он уехал в Париж к своей девчонке». Уточняя подробности у самого поэта, Шамардина узнала о ребёнке. Маяковский признался ей, что ему очень горько – дочь никогда не узнает о его существовании. Таковы были условия их договора с матерью девочки Элли Джонс.
– К счастью, музейное дело помогает сохранять память, запечатлевать факты наперекор сиюминутным политическим веяниям…
– Музейное дело в этом смысле является едва ли не основополагающим «механизмом» сохранения исторической правды. Благодаря музейному подходу к документам удалось сохранить многие письменные памятники христианской культуры, иконы, предметы культа во времена воинствующего атеизма. Музейное дело помогает понять прошлое и с надеждой смотреть в будущее.
– Часто ли обращаются белорусские деятели культуры к творчеству Маяковского?
– Художественный руководитель ВИА «Песняры» Владимир Мулявин работал над программой на стихи Маяковского. Мулявин приезжал к нам в музей, и мы с удовольствием снабдили его необходимыми материалами для более глубокого погружения в сложную поэтику Владимира Маяковского. За несколько месяцев до смерти Владимир Мулявин снова приезжал в Москву и, отвечая на вопросы журналистов, говорил о трудностях в работе над стихами Маяковского. К сожалению, в Москве эта программа так и не была представлена…
Но идею песен на стихи Маяковского подхватила другая белорусская группа – «Восток-Запад».