И так все шло изо дня в день. Судебное заседание открывалось в десять тридцать утра и шло до часа, когда судья объявлял перерыв на обед, а потом продолжалось с двух до четырех тридцати.
После первой схватки с Баннистером Адам Кельно понимал, что, несмотря на все намеки и инсинуации, тот заработал не так уж много очков. Его сторонники тоже полагали, что большого ущерба он не понес.
— Итак, доктор Кельно, — начал Баннистер после перерыва немного выразительнее, чем вначале, когда его голос звучал просто монотонно, хотя в его словах и можно было уловить определенный ритм и тонкие нюансы, — перед перерывом вы говорили, что познакомились с доктором Тессларом еще в студенческие годы.
— Да.
— Каково было население Польши перед войной?
— Больше тридцати миллионов.
— И сколько из них было евреев?
— Примерно три с половиной миллиона.
— Некоторые из них были потомственными жителями Польши, их предки жили здесь столетиями?
— Да.
— Существовал ли в Варшавском университете студенческий союз для студентов-медиков?
— Да.
— И из-за антисемитских взглядов польского офицерства, аристократии, интеллигенции и высших классов евреи в этот союз на допускались?
— У евреев был свой союз.
— Вероятно, потому, что их не допускали в этот?
— Возможно.
— Действительно ли студентов-евреев сажали отдельно в задних рядах аудиторий и иными способами изолировали от остальных студентов и от поляков вообще? И действительно ли студенческий союз устраивал «дни без евреев», организовывал погромы еврейских магазинов и иными способами занимался их преследованием?
— Не я создавал эти условия.
— Но Польша их создала. Поляки были антисемитами по своей природе, по своей сущности и по своему поведению, не так ли?
— В Польше существовал антисемитизм.
— И вы в студенческие годы принимали активное участие в таких действиях?
— Я должен был вступить в союз. Я не несу ответственности за его действия.
— Полагаю, вы проявляли крайнюю активность. Далее, после оккупации Польши Германией вы, конечно, узнали про гетто, созданные в Варшаве и по всей Польше?
— Я уже был заключенным в концлагере «Ядвига», но я про это слышал.
Хайсмит с облегчением вздохнул и передал Ричарду Смидди записку: «Эта линия допроса ничего ему не даст. Он, кажется, расстрелял все свои патроны».
— Концлагерь «Ядвига», — продолжал Баннистер, — вполне можно охарактеризовать как неописуемый ад.
— Хуже всякого ада.
— И по всей Польше подвергались истязаниям и погибали миллионы людей. Вы знали это, потому что многое видели своими глазами, а кроме того, получали информацию через подполье.
— Да, мы знали, что происходит.
— Сколько лагерей принудительного труда находилось поблизости от «Ядвиги»?
— Примерно пятьдесят, там было до полумиллиона рабов, которые работали на военных, химических и других заводах.
— В качестве рабочей силы использовались преимущественно евреи?
— Да.
— Из всех оккупированных стран Европы?
— Да.
«Господи, куда это он клонит? — подумал Кельно. — Хочет вызвать ко мне сочувствие?»
— Вы знали, что новоприбывшие проходят селекцию и всех, кто старше сорока лет, а также всех детей отправляют прямо в газовые камеры лагеря «Ядвига»?
— Да.
— Это были тысячи? Миллионы?
— Я слышал много разных цифр. Говорили, что в газовых камерах «Ядвиги» погибли два миллиона человек.
— А другим делали татуировку и нашивали им на одежду разные значки, чтобы разделить их на категории?
— Мы все были заключенные. Я не понимаю, о каких категориях вы говорите.
— Хорошо, что это были за значки?
— Были значки для евреев, цыган, немцев-уголовников, коммунистов, участников Сопротивления. Было сколько-то русских военнопленных. Я уже упоминал о своем значке, который указывал на национальность.
— Вы помните еще одну разновидность значков, которые носили капо?
— Да.
— Расскажите, пожалуйста, милорду судье и господам присяжным, кто такие капо.
— Это заключенные, которые надзирали за другими заключенными.
— Они были очень жестоки?
— Да.
— И за сотрудничество с эсэсовцами они получали большие привилегии?