— В концлагере волей-неволей начинаешь его понимать.
— И вы утверждаете, — продолжал Хайсмит, — что врач, который пришел с ним, был Кельно?
— Да.
— Откуда вы это узнали?
— В третьем бараке это было известно. Там говорили, что доктор Кельно — главный врач из заключенных и часто оперирует по приказу Фосса в пятом бараке. Никакого другого врача не называли.
— А доктор Тесслар? О нем вы слышали?
— Когда я уже выздоравливал, в третьем бараке появился новый врач. Возможно, это был Тесслар. Имя звучит знакомо, но я с ним не общался.
— И что же происходило дальше?
— Я был в панике. Трое или четверо санитаров держали меня, а четвертый сделал укол в спинной мозг. Скоро у меня отнялась вся нижняя часть тела. Меня привязали к каталке и отвезли в операционную.
— Кто там находился?
— Штандартенфюрер СС доктор Фосс, этот польский врач и один или два ассистента. Фосс сказал, что будет хронометрировать операцию, и велел удалить мне яйца побыстрее. Я по-польски попросил Кельно оставить хотя бы одно. Он только пожал плечами, а когда я закричал, ударил меня по лицу и… и отрезал их.
— Как я понял, — сказал Баннистер, — у вас было время разглядеть этого человека без хирургической маски?
— Он не надевал маску. Он даже не мыл руки. Я потом целый месяц болел и чуть не умер от инфекции.
— Я хотел бы внести ясность, — сказал Баннистер. — Когда вас взяли в барак номер пять, вы были нормальным здоровым человеком?
— Я ослабел в концлагере, но в общем был здоров.
— Вы не проходили до этого лечения рентгеновскими лучами или еще чем-нибудь, что могло бы повредить ваши семенники?
— Нет. Они просто хотели узнать, насколько быстро можно это сделать.
— И вы описываете обращение с вами на операционном столе как отнюдь не ласковое?
— Оно было зверски жестоким.
— Вы видели этого польского врача после операции?
— Нет.
— Но вы абсолютно уверены, что сможете опознать человека, который вас оперировал?
— Я все время был в сознании. Это лицо я никогда не забуду.
— У меня больше нет вопросов, — сказал Баннистер.
— Нет вопросов, — сказал Хайсмит.
— Все готово для опознания? — спросил судья Гриффин полисмена.
— Да, сэр.
— Теперь так, мистер Янош. Вы знаете, как проводится опознание в полиции?
— Да, мне объяснили.
— В комнате за стеклянной перегородкой будет находиться десяток человек в тюремной одежде. Та комната, где будем мы, им видна не будет.
— Я понимаю.
Они один за другим вышли из зала заседаний и спустились по скрипучей лестнице. Все находились под впечатлением ужасов, только что описанных Яношем. У Хайсмита и Смидди, так отчаянно сражавшихся за Адама Кельно, шевельнулось нехорошее предчувствие. А вдруг Адам Кельно им лгал? Только что перед ними впервые чуть приоткрылась дверь барака номер пять с его страшными секретами.
А Натана Гольдмарка просто распирало от счастья. Вот-вот наступит момент, когда гибель его семьи будет отомщена, а правота его правительства — подтверждена. Теперь никаких отсрочек уже не будет, и фашиста настигнет заслуженная кара.
Баннистер по-прежнему сохранял полное внешнее бесстрастие — не зря его прозвали «человек-холодильник».
А меньше всех волновался человек, который перенес больше остальных, — Эли Янош. Он знал, что все равно останется евнухом, и по сравнению с этим все прочее было не так уж существенно.
Они расселись по местам, свет в комнате погас. Перед ними, за стеклянной перегородкой, находилась другая комната, задняя стена которой была размечена для определения роста. Туда ввели людей в тюремной одежде — они недовольно щурились, оказавшись внезапно на ярком свету. Полисмен поставил их лицом к стеклянной перегородке.
Среди десятка высоких и низких, толстых и худых мужчин вторым справа стоял Адам Кельно. Эли Янош подался вперед и внимательно вгляделся в них. Опознать с первого взгляда того, кого он искал, ему не удалось, и он начал разглядывать всех по очереди, слева направо.
— Вы можете не спешить, — сказал судья Гриффин.
Тишину нарушало только свистящее дыхание Натана Гольдмарка — он изо всех сил сдерживался, чтобы не вскочить и не указать на Кельно.
Янош подолгу задерживал взгляд на каждом из лиц, пытаясь связать его с событиями того страшного дня в пятом бараке.
Один, другой, третий… Янош понурился. Полисмен в другой комнате велел опознаваемым повернуться левым профилем, потом правым. После этого их увели, и в комнате снова зажегся свет.
— Ну что? — спросил судья Гриффин.