— Доктор Кельно, давайте вернемся к баракам с первого по пятый. Насколько я понимаю, установлено, что ими командовали штандартенфюрер Фосс и ассистент Зигмунд Рудольф. Расскажите, пожалуйста, милорду судье и господам присяжным, в каких отношениях с ними вы находились.
— С Фленсбергом я дела почти не имел. А Фосс занимался экспериментами по стерилизации. Одним из способов было облучение женских яичников и мужских семенников большими дозами рентгеновских лучей. С ним работал один врач-еврей, доктор Дымшиц. Вероятно, он слишком много знал, потому что его отправили в газовую камеру. Вскоре после этого Фосс вызвал меня и другого польского врача — Константы Лотаки и сообщил нам, что нас время от времени будут вызывать для проведения операций в пятом бараке.
Вот-вот перед слушателями должны были раскрыться страшные тайны пятого барака. Баннистер и О’Коннер поспешно записывали каждое слово Адама. Гилрей старался сохранить внешнее бесстрастие, несмотря на обуревавшие его чувства.
— Продолжайте, пожалуйста, сэр Адам.
— Я спросил Фосса, какие это будут операции, и он сказал, что я должен буду удалять отмершие органы.
— Как вы на это реагировали?
— Лотаки и я были в большом беспокойстве. Фосс ясно дал понять, что, если мы не согласимся, нас ждет та же судьба, что и доктора Дымшица.
— То есть за отказ вас отправят в газовую камеру?
— Да.
— Вы уже ранее отказались делать инъекцию фенола. Приходила ли вам мысль отказаться и на этот раз?
— Это было совсем другое дело. Фосс сказал, что, если мы откажемся, операции будут делать эсэсовские санитары. Мы решили обсудить это со всеми другими врачами из заключенных. Мы собрались вместе и решили, что это означало бы верную смерть для всех пациентов Фосса и что Лотаки и я как врачи обязаны спасти этих людей.
— Вы сказали, что говорили со всеми без исключения врачами из заключенных?
— Со всеми, кроме доктора Марка Тесслара. Он ненавидел меня еще с тех пор, как мы были студентами в Варшаве. Позже, в лагере «Ядвига», он принимал участие в экспериментах Фосса.
— Минуточку, — прервал его Томас Баннистер, вставая.
Адам Кельно вскочил со стула, вцепился в трибуну и выкрикнул:
— Я не позволю заткнуть мне рот! Это из-за Тесслара и его лживых показаний мне пришлось уехать из Польши! Все это заговор коммунистов, которые будут преследовать меня до самой могилы!
— Совершенно очевидно, — хладнокровно произнес Томас Баннистер, — что эта ситуация дает основания для принесения протеста. Однако пока что я от этого воздержусь.
— Ну что ж, раз вы не приносите протест, то мне не надо принимать никакого решения, — сказал Гилрей. — Тем не менее мне кажется, что здесь несколько разыгрались эмоции и что сейчас самое время объявить перерыв до завтра.
3
Была почти полночь, когда Терри появился в квартире Кельно.
— Где ты был? — спросила Анджела.
— Гулял. Просто гулял.
— Ты что-нибудь ел?
— Я не голоден. Доктор Кельно еще не спит?
— Нет, он в кабинете.
Адам Кельно сидел за столом неподвижно, словно восковая фигура. Он не слышал стука в дверь и не видел, как вошел юноша.
— Доктор…
Адам медленно поднял глаза, а потом отвернулся.
— Доктор, я сейчас просто бродил по улицам. То есть я думал обо всем, что сегодня слышал, и пытался это понять. По-моему, никто из нас не представлял себе реально, что это было за место. Читать про это — совсем другое дело. Я просто не знал.
— Нелегко тебе это переварить, Терри? А ведь то, что ты слышал сегодня, — наверное, еще самая безобидная часть.
— О Господи! — Терри опустился на стул и закрыл лицо руками. — Если бы я знал… Мне так стыдно за себя!
— Еще бы не стыдно. Может быть, тебе действительно слишком тяжело это слышать? Может быть, тебе лучше больше не приходить в суд?
— Не надо, прошу вас. Я чувствую себя последним подонком. Это просто удивительно — как человек вроде меня, который получил от жизни все, может быть так поглощен своими проблемами, своими делами, как он может быть таким эгоистом и не видеть, что чувствуют и как страдают другие.
— Все молодые люди эгоисты, — сказал Адам. — Правда, ваше поколение еще больше, чем все другие.
— Доктор, вы сможете меня когда-нибудь простить?
— Простить? Ну, ведь это не ты привел немцев в Польшу.
— Я искуплю свою вину.
— Занимайся как следует и стань хорошим врачом. Это все, чего хочет твой отец. И никакого другого искупления мне не надо.
— Сегодня после суда у меня был долгий разговор с Мэри. Мы обо всем договорились. Я хотел бы, пока идет суд, жить здесь.