— Мы знали, что коммунисты намерены после войны захватить Польшу, и много раз они выдавали наших эсэсовцам. С ними надо было вести себя очень осторожно, Тесслар принадлежал к коммунистическому подполью.
— Чего еще сумело добиться ваше подполье?
— Мы улучшали условия жизни, доставали дополнительные пайки и лекарства. Двадцать тысяч заключенных работали на заводах вне лагеря, и подполье, действовавшее на свободе, передавало им разные вещи, которые они проносили в лагерь. Таким способом мы получили вакцину, с помощью которой прекратили новую эпидемию тифа.
— Как по-вашему, это позволило спасти много жизней?
— Да.
— Тысячи?
— Не могу сказать.
— Кстати, сэр Адам, вы сказали, что у вас было радио для связи с внешним миром. Где его прятали?
— В моей операционной в двадцатом бараке.
— Хм-м-м… — Хайсмит немного подумал. — Сколько времени продолжался ваш рабочий день в лагере «Ядвига»?
— Двадцать четыре часа в день, семь дней в неделю. После обычного приема больных, часы которого устанавливали эсэсовцы, мы работали в операционной и в палатах. Мне удавалось спать только урывками, по нескольку часов.
Абрахам наблюдал за присяжными, перед которыми сэр Роберт и Адам разворачивали картины героизма, мужества и самопожертвования. Он взглянул на О’Коннера, который был целиком погружен в свои бумаги, потом на Баннистера, совершенно спокойного и не сводившего глаз с Кельно. Внизу периодически сменялись стенографы, ведущие запись процесса. Два репортера «Таймса», оба — барристеры, занимали специальную ложу в зале суда, отдельно от переполненных мест для прессы, куда прибывали все новые и новые иностранные журналисты.
— Ранее мы выяснили, что вы сами вводили обезболивающие средства в операционной, — повторил сэр Роберт, чтобы напомнить об этом присяжным. — А теперь скажите, испытывали ли вы некоторую гордость от того, что проводили операции быстро?
— Нет. В лагере постоянно приходилось так много оперировать, что я привык работать быстро, но не так быстро, чтобы это могло представлять опасность для пациента.
— Вы мыли руки перед каждой операцией?
— Конечно.
— И следили за тем, чтобы пациенты были как следует вымыты?
— Господи, конечно же.
— Каким образом производилось удаление яичников по приказу Фосса?
— Ну, после того, как начинала действовать инъекция в спинной мозг, пациентку снимали с каталки и привязывали к операционному столу.
— Привязывали? Насильно?
— Для ее собственной безопасности.
— И сегодня, в Лондоне, вы бы тоже привязали пациентку при проведении такой операции?
— Конечно. Это стандартный прием.
— Продолжайте, пожалуйста.
— Ну, потом надо было наклонить операционный стол.
— Насколько? На тридцать градусов?
— Пожалуй, нет. Когда делается полостная операция на нижней части тела, то стол наклоняют, чтобы внутренности сами по себе сдвинулись и освободили место для работы хирурга. Дальше я делал разрез брюшной стенки, с помощью зажима приподнимал матку, вводил другой зажим между маткой и яичником и удалял яичник.
— Что вы делали с удаленным яичником?
— Ну, держать его в руке я не мог. Обычно клал его в тазик или в какой-нибудь другой сосуд, который держал ассистент. Когда яичник удален, остается ножка, или культя. Ее зашивают, чтобы предотвратить кровотечение.
— Эта ножка, или культя, всегда зашивается?
— Да, всегда.
— Сколько времени продолжается такая операция?
— В обычных условиях пятнадцать — двадцать минут.
— И все это делается стерильными инструментами?
— Разумеется.
— И вы работали в резиновых перчатках?
— Я предпочитаю надевать поверх резиновых стерильные матерчатые перчатки, чтобы пальцы не скользили. Тут каждый хирург решает, как ему удобнее.
— Скажите, пожалуйста, милорду судье и господам присяжным, может ли пациентка, находящаяся в полусознании и не чувствующая боли, следить за ходом операции?
— Нет. Место разреза отгораживают стерильной простыней, так что она ничего не может видеть.
— А зачем это делается?
— Чтобы пациентка не могла кашлянуть или сплюнуть в открытую операционную рану.
— Значит, пациентка ничего не видит и не чувствует. Испытывает ли она большие страдания?
— Видите ли, сэр Роберт, пребывание на операционном столе никому не доставляет удовольствия, однако это никак нельзя назвать «большими страданиями».
— И даже когда эти операции проводились в условиях концлагеря «Ядвига», вы можете сказать, что соблюдались обычные правила хирургии?