В чем же дело?
Ответ прост: поселок, населенный странными людьми, носит название «Поселка прокаженных»; все люди, живущие в нем, больны проказой.
Сюда, на крайний север, на левый берег Амура, на участок между крепостью Чныррах (недалеко от Николаевска-на-Амуре) и островом Сахалином, прокаженные были «посажены» приказом Александра III.
Однако, сослав сюда прокаженных, император-«миротворец» не позаботился об их дальнейшем существовании. Только опасения окрестных жителей заставили подумать о них: они в порядке повинности выстроили им избы, огородили поселок изгородью, свезли к изгороди дрова и взяли на себя пропитание прокаженных.
Этот добровольный порыв людей земство и городское и сельское управления Усть-Амурского округа сделали обязательным, и с тех пор повелось, что прокаженные жили на иждивении окрестных жителей.
Однако больные, попав в это положение, не захотели долго утруждать собой северных жителей. Их болезнь, будучи страшной, неизлечимой, в сущности, не была болезнью с близким смертельным исходом. В своем поселке они женились, рождали детей и, доживая в среднем до сорока-пятидесяти лет, умирали.
В поселке у них были свои интересы, свои радости, свое общее тяжелое горе и одна вечная надежда, что люди поту сторону запретной черты когда-нибудь изобретут средства против их страшной болезни.
Пожалуй, одной этой надеждой они только и жили.
И вот этот стимул жизни толкнул прокаженных к самостоятельности, к проявлению собственной инициативы. Они еще при царизме добыли себе скот — коров, лошадей, баранов — и стали разводить их. Потом обработали несколько участков, посеяли рожь, ячмень и огородные овощи. Затем, имея на своем участке небольшую часть тайги, с удивительным упорством и осторожностью занялись охотой. Каждый новый след, каждое появление какого-нибудь нового зверка на их участке было сразу известно охотникам. И для того чтобы убить или поймать этого зверка, охотники высиживали неделями; долгой упорно изучали звериные следы, их направление; ни одна особенность звериных движений не ускользала от их взгляда, почти всегда они оказывались с трофеем.
Но не было еще случая, чтобы кто-нибудь из охотников-прокаженных перешел запретную границу.
Правда, среди них были двое, которые, не выдержав ссылки, бежали из поселка. Первый побег был совершен благовещенским врачом Опариным. Проказой он заболел внезапно и, не желая заразить свою жену и дочь, сам ушел в поселок прокаженных. Но, не выдержав долгой разлуки с близкими, бежал, выбрав от Николаевска-на-Амуре к Благовещенску, который тоже стоит на Амуре, довольно-таки странный путь. Сначала он оказался в Америке, из Америки попал в Японию, потом переехал в Корею, затем в Китай, и, уже по Китаю доехал до города Сахалина, который стоит как раз напротив Благовещенска, на правой стороне Амура.
Видимых признаков болезни у него не было, и в путешествии он не испытал никакого затруднения. Никто не подумал заподозрить в нем больного проказой. Из Сахалина в один прекрасный день он пробрался в Благовещенск и, таким образом, через пять лет отсутствия, оказался у себя дома.
Но в последнюю минуту ему не повезло. На пороге своего дома он был опознан, схвачен и, не повидав жены и дочери, был немедленно отправлен в поселок прокаженных.
Вторым бежал китаец Ли-Цзи.
Проказа уже успела появиться у него на лбу, его сразу же поймали и возвратили в поселок. Через несколько недель он снова совершил побег и в поселок уже не возвратился. Судьба его осталась для всех загадкой и долгое время мучила поселок. Однако последний из прибывших больных как будто разрешил задачу. Он рассказал, что в Америке изобретен способ излечивания проказы ультра фиолетовыми лучами, и первый, вылеченный поэтому способу, был какой-то китаец, с язвой на лбу.
После этого фантастического сообщения ни один житель поселка не сомневался, что китаец был не кем иным, как их Ли-Цзи.
Когда, после первых дней революции, окрестные жители отказались от кормления прокаженных, для последних это уже не было ударом. Они были подготовлены к этому. Им оставалось только приналечь на свои силы и помнить, что отныне они. сами должны заботиться о себе. Революция дала им право пользоваться Амуром (раньше они не имели права иметь лодок). Кроме того, они разрушили изгородь и захватили клюквенное болото, которое лежало за границей поселка. Раньше прокаженные могли только подходить к изгороди и жадными глазами пожирать крупную ягоду, которая ежегодно пропадала, ибо здоровые боялись даже подходить к этому клюквенному болоту. Однако таежная птица да с первыми заморозками медведь (перед тем как направиться в свою берлогу на зимнюю спячку) — на глазах у прокаженных вдоволь лакомились клюквой.
Теперь прокаженные обнули клюквенное поле столбами, и оно осталось за ними. Здоровые на это даже не обратили внимания. Но медведь поступком прокаженных был очень недоволен. Он долгое время ходил около столбов, обнюхивал их, несколько штук сшиб лапой, поворчал. Потом, обойдя вокруг поля, залег между кочек и всю ночь лакомился ягодой. Так он ходил на клюкву до тех пор, пока дядя Степан, самый лучший охотник поселка прокаженных, не уложил его из своего кремневого ружья…
На правом берегу Амура, глубоко в тайге и в отрогах Станового хребта, в двух-трех сотнях километров от поселка прокаженных, среди скал, где журча извивался ручей, лепились китайские фанзы[2]). На высоких столбах подле них стояли амбары. Это место русские охотники называли «Китайской Марью», сами же китайцы звали по-своему: «По-ус-сы-хо», что в переводе означало: «земля контрабандистов».
Китайцы переселились сюда с давних пор, пожалуй, еще до появления в крае русских. Постройки их были старые, насчитывавшие несколько десятков лет. Среди них одна была новее, чище и больше, занимал ее Цай-Дунь (хозяин реки), то есть главный управляющий этой местностью, представитель китайской торговой фирмы, которому подвластны были все местные охотники: китайцы, манзы[3]), орочи и гольды.
Эти охотники, по особому условию, в силу которого Цай-Дунь предоставлял им иногда кредит, обязаны были всю добытую ими за сезон пушнину сдавать ему. И тот, кто кредитовался, не имел права назначать свою цену — она диктовалась Цай-Дунем. С непокорными Цай-Дунь жестоко расправлялся. Продажа какой-нибудь беличьей шкурки русскому промышленнику каралась в Китайской Мари отсечением руки, закапыванием живым в землю, продажей охотника или его семьи в «ху-ла-ды»[4]).
Приобретенная таким способом пушнина отправлялась на японских и американских судах в Китай, в склады торговых фирм Харбина. Иногда она шла в Японию или прямо в Америку.
Однажды, после сезона охоты, когда амбары на высоких столбах должны были наполниться дорогими мехами, Цай-Дунь получил от своих агентов неприятное известие. Оно гласило, что манзы, орочи и гольды начали неохотно сдавать им пушнину. Агенты сообщали даже, что среди них появились такие, которые направляются в русские селения и там меняют пушнину по чрезвычайно выгодной цене.
Когда агенты хотели наказать непослушных, те первые запротестовали, пригрозив «красными» солдатами.
Через неделю Цай-Дунь получил более тревожные известия: его лучший агент Ty-Лик, после того как он дешево скупил пушнину, был настигнут «инородцами» и убит. Когда же к «инородцам» были посланы пять лучших китайцев-охотников, они в стойбище застали около десятка русских людей с винтовками, бомбами, револьверами и красными повязками на рукавах, и, конечно, китайцы вернулись обратно, не исполнив поручения Цай-Дуня.
2
Избушки, большей частью деревянные либо глинобитные, с земляным полом и тростниковой или гаоляновой (род проса) крышей.