Через минуту мы уже жадно вдыхали совершенно чистый воздух в теплой, хорошо освещенной комнате. Смуглые обитатели бездны, улыбаясь и болтая, толпились вокруг нас, пожимая нам руки и дружески похлопывая по плечу. Они говорили на странном языке, мы не понимали ни одного слова, но улыбки на лицах и ласковые взгляды были понятны даже на глубине восьми километров под уровнем океана.
Повесив прозрачные колпаки на многочисленные крючки по стенам комнаты, бородатые незнакомцы ласково подталкивали нас к внутренней двери, за которой открывался длинный каменный коридор. Когда и эта дверь автоматически захлопнулась за нами, ничто больше не напоминало нам, что, в сущности, мы являемся невольными гостями неизвестного народа на дне Атлантического океана, навсегда оторванными от того мира, где мы родились, где мы жили…
Мы почти обессилели от изобилия переживаний. Даже Биль Сканлэн, этот неутомимый силач, еле отдирал ноги от пола, а мы с Маракотом положительно висели на руках проводников. И все же, несмотря на смертельную усталость, я отчетливо помню все подробности нашего путешествия по коридору и дальше.
Совершенно очевидно, что воздухом здание снабжала неведомая мощная машина — свежие струи его вырывались ритмическими порывами из маленьких круглых отверстий, рассеянных по стенам. Свет, несомненно, был электрический и система его проводки могла бы заинтересовать европейских инженеров. Он исходил из длинных цилиндров, хрустально-прозрачного стекла, подвешенных к потолку коридора.
Вскоре мы вошли в обширную комнату вроде гостиной, застланную тяжелыми коврами и обставленную золочеными креслами и низкими диванчиками, напоминавшими отдаленно ту мебель, что находят в гробницах египетских фараонов. Группа провожатых разошлась, и остался лишь глава отряда и два его спутника.
— Манд! — повторил он несколько раз, ударяя себя в грудь.
Потом он стал указывать по очереди на нас и повторять наши имена — Маракот, Хедлэй, Сканлэн — пока не научился выговаривать их вполне правильно.
Затем он усадил нас и сделал знак одному из помощников, который вышел и скоро вернулся в сопровождении очень старого человека с седыми кудрями и длинной, бородой, с забавной конической шапкой черного бархата на голове. Я забыл сказать, что все эти люди были одеты в цветные туники[38]), достигавшие колен, и в высокие сандалии из рыбьей кожи, напоминавшей шагреневую.
Старик, очевидно, был чем-то вроде врача, потому что по очереди осмотрел каждого из нас, возлагая каждому руку на голову и закрывая глаза, точно составляя таким путем впечатление о физическом состоянии пациента. Очевидно, обследование ни в какой степени его не удовлетворило, потому что он недовольно покачал головой и сказал несколько сердитых слов Манду. Тот сейчас же снова отрядил одного из помощников, который принес поднос с кушаньями и кувшин вина и поставил перед нами. Мы были слишком измучены, чтобы спрашивать, что там такое, и сочли за лучшее немедленно приступить к еде.
После этого нас провели в другую комнату, где были приготовлены три постели, и я немедленно свалился на первую попавшуюся. Смутно помню, что подошел Биль Сканлэн и присел на край моей постели.
— Слышите, Хедлей, — сказал он. — Этот глоток водки спас мне жизнь. Где мы, собственно, находимся?
— Знаю столько же, сколько и вы.
— Что же — сказал он, отходя. — Здесь не так плохо. И винишко у них не вредное…
Больше я не слышал ничего, погрузившись в глубочайший сон.
Придя в себя, я сперва никак не мог себе представить, где я нахожусь.
События прошлого дня казались далеким кошмаром, и я никак не мог примириться с мыслью, что мне придется Принимать их, как факты. Я с удивлением оглядывал большую комнату — без окон, со стенами, выкрашенными в спокойные цвета, красноватую мебель, две других постели, с одной из которых доносился глубочайший храп, который я еще на «Стратфорде» привык слышать от Маракота. Все это было слишком странно для действительности, и, лишь потрогав одеяло, сотканное из сухих волокон неизвестного мне морского растения, я убедился, что необычайный «сон» длится и по сию пору. Я все еще никак не мог освоиться с этой мыслью, когда раздался взрыв хохота, и Биль Сканлэн соскочил с постели.
— Доброе утро, Хедлей! — воскликнул он.
— Вы сегодня в хорошем настроении, — ответил я несколько неприязненно. — Я не вижу особых причин для восторгов.
— Я тоже, как и вы, повесил было нос, когда проснулся, — ответил он, — потом мне пришла забавная штука в голову, и я расхохотался.
— А что за штука? Я бы тоже хотел посмеяться.
— Ладно, Хедлей! Я подумал, как чертовски забавно было бы нам всем вчера прицепиться к этому самому лоту. Вот-то смеху было бы, когда старик Хови выудил бы нас в добром здравии. «Что за рыбины в банках?» — подумал бы он. Вот штука была бы!
Наш дружный хохот разбудил доктора Маракота, который сел на постели с тем же выражением удивления на лице, что было и у меня за минуту до того. Я позабыл о своих заботах, слушая сперва его удивленные восклицания, потом выражение необузданной радости при виде столь обширного поля для новых исследований, потом горькие жалобы, что он не сможет поделиться своими замечательными наблюдениями с земными коллегами. Наконец, излив свои жалобы, доктор перешел к более злободневным темам.
— Сейчас девять часов, — сказал он, посмотрев на часы.
Мы сверили часы: девять. Только вот вопрос — дня или вечера?
— Надо нам завести календарь, — предложил Маракот. — Мы совершили спуск третьего октября. Сюда мы попали к вечеру того же дня. Вопрос: сколько времени мы проспали?
— Что касается меня, то не меньше месяца, — ответил Биль Сканлэн. — Ни разу я еще не спал так крепко с тех пор, как Микки Скотт швякнул меня на шестом раунде[39]), когда мы с ним боксировали на фабрике…
Мы вымылись и оделись. Все, что требовалось для этого, мы нашли без труда.
Но дверь была заперта, и было очевидно, что мы находимся в плену. Несмотря на видимое отсутствие вентиляции, воздух был удивительно чист, и мы вскоре обнаружили, что он вливается в комнату через небольшие отверстия в стенах. Отопление было, очевидно, центральное; температура была приятная, комнатная.
Вдруг я заметил на стене кнопку и машинально нажал ее. Это был звонок или что-то в этом роде, потому что дверь тотчас же распахнулась и на пороге появился маленький смуглый человечек в желтой тунике. Он вопросительно смотрел на нас темными ласковыми глазами.
— Мы голодны, — сказал Маракот. — Дайте нам, пожалуйста, поесть.
Человечек покачал головой и улыбнулся. Ясно было, что он не понимал нас.
Сканлэн попробовал счастья, изъяснив ему наши желания на крепком американском жаргоне, на что слуга ответил той же любезной, но непонимающей улыбкой. Когда же я открыл рот и выразительно пожевал палец, наш страж усиленно закивал и быстро исчез.
Через десять минут дверь снова распахнулась, и двое в желтых одеждах вкатили столик на колесах. Будь мы в Балтимор-Отеле, нам бы не сервировали лучшего завтрака. Здесь был кофе, горячее молоко, пирожки, нежная камбала и… мед. С полчаса мы были слишком заняты, чтобы поднимать дискуссию на тему, что именно мы едим и откуда это все явилось. Когда блюда опустели, снова появились желтые слуги, выкатили столик и тщательно заперли за собой дверь.
— Честное слово, я исщипал себя до синяков, — заявил Биль. Спим мы или нет, позволите вас спросить? Слышите, док[40]), вы нас сюда притащили, и ваша святая обязанность объяснить нам — у кого мы, собственно, в гостях и за какие такие подвиги нас так знаменито угощают.
Доктор покачал головой.
— Для меня это тоже сон, — сказал он, — но какой изумительный сон! Какие замечательные вещи можно было бы рассказать там, наверху, сумей мы добраться туда.