Фундамент здания, покоившийся на первоначальном дне океана, сообщался с новыми коридорами и ходами, которые вели глубоко под землю. Нам показали аппараты, вырабатывающие воздух, и насосы, разгонявшие его по всему огромному зданию. Маракот с восхищением и уважением показал нам маленькие реторты, где вырабатывались аргон, неон и прочие газы, роль которых для дыхания мы на земле только-только еще начинаем понимать. Чрезвычайно интересны были огромные дистилляторы для свежей воды и огромные электрические установки, но большинство машин было так закрыто, что мы не имели возможности разобраться в их деталях. Могу лишь заявить, что видел собственными глазами и ощущал своими пальцами аппараты, в которые вводились различные химические элементы в жидком и газообразном состоянии, подвергались там обработке теплом, давлением и электричеством, — и в результате машины производили муку, чай, кофе, вино и множество других продуктов питания.
При самом поверхностном осмотре здания одно обстоятельство поразило нас. Нам стало совершенно очевидно, что затопление страны было предусмотрено ее обитателями задолго до катастрофы, и они своевременно озаботились организацией защиты от неминуемой гибели. Совершенно понятно и в доказательствах не нуждается то обстоятельство, что подобные предосторожности не могли быть приняты после катастрофы, что все огромное здание с самого начала строилось с расчетом послужить в случае наводнения убежищем и постоянным жильем для народа.
Огромные машины, вырабатывавшие воздух, пищу, дистиллированную воду и другие необходимые продукты, были заблаговременно помещены в стенах здания и составляли его органическую, неотъемлемую часть. Были предусмотрены выходы с крыши, организованы мастерские, изготовлявшие прозрачные колпаки-скафандры, установлены колоссальные насосы для откачивания воды из специальных камер, сообщавшихся непосредственно с океаном. Все это было заготовлено с умом и дальновидностью удивительно культурного народа, который, как мы имели возможность убедиться, в свое время простирал свою руку к Египту и Южной Америке и таким образом оставил по себе память на земле даже после того, как сама чудесная Атлантида погибла под волнами.
Его потомки, как мы поняли, несколько выродились и застыли на одной точке прогресса: сохранили знания предков, ничего к ним. не прибавив. Они располагали удивительными силами, огромными возможностями, и нам казалось, что от нас они ждут толчка; проявления инициативы, чтобы приумножить богатейшее наследие, доставшееся им от предков. Я уверен, что используй Маракот их огромные знания, он способен был бы сотворить великие дела. Что касается Сканлэна с его острым, живым умом прирожденного механика, то он им все время показывал разные диковинки из своей специальности, так же удивлявшие их, как их изобретения удивляли нас. Садясь в стальную кабинку перед спуском, он случайно сунул в карман губную гармонику, и теперь она была непрерывным источником веселья для наших подводных друзей. Они сидели вокруг Биля живописными группами и слушали его, как мы слушаем Моцарта, а он наигрывал им то веселые, то грустные песенки далекой земли.
Я упомянул, что не все здание было нам предоставлено для осмотра, и хочу несколько подробнее рассказать об этом. В здании был один широкий коридор, но которому постоянно сновали люди, но наши проводники тщательно избегали его. Естественно, это возбудило наше любопытство, и однажды вечером мы решили на свой риск и страх предпринять исследования. Мы тихонько выбрались из нашей комнаты и направились к неизвестной части здания, где, по счастью, никого не встретили.
Коридор привел нас к высокой двери-арке, которая, как мне показалось, была из чистого золота. Войдя через эту дверь, мы очутились в большой зале, образующей четыреугольник площадью не меньше ста метров. Стены были разрисованы яркими красками и украшены изображениями и статуями уродливых животных со странными головными уборами, вроде тех, что носили в старину американские индейцы. В конце большой залы возвышалась огромная сидячая фигура со скрещенными, как у Будды, ногами, но на лице ее не было того выражения ненарушимого спокойствия, что типично для изображений Будды. Наоборот, это было воплощение зла, идол с открытой пастью и свирепыми красными глазами, изнутри освещенными красными лампочками. На коленях идола был большой черный жертвенник — очаг, в котором мы нашли, подойдя поближе, кучи пепла.
— Молох! — сказал Маракот. — Молох или Ваал, древний бог финикийцев!
— Чорт возьми! — воскликнул я, вспомнив о Карфагене. — Неужели вы хотите сказать, что этот дивный народ совершает человеческие жертвоприношения?
— Не думаю, — ответил я. — На собственном несчастьи они, наверно, научились тому, что такое жалость.
— Правильно, — поддержал Маракот. — Бог-то изрядно староват, но формы культа, видно, обновились. Посмотрите на этот пепел. Это — остатки сожженных овощей и тому подобное. Но возможно, было время, когда…
Наши размышления прервал сердитый голос и, обернувшись, мы увидели нескольких: людей в желтых одеждах и высоких шапках, по всей видимости жрецов храма. По выражению их лиц я увидел, что мы были весьма близки к тому, чтобы стать последними жертвами Ваала; один из жрецов угрожающе вытащил из-за пазухи нож. С криками и грозными жестами они вытеснили нас из храма.
Мгновение я боялся, что Биль зайдет слишком далеко, но нам удалось увести разъяренного механика. Потом, по выражению лиц Манда и других, мы поняли, что наша проделка получила большую огласку, и все ее осуждали.
Но было и другое отделение здания, куда нас пускали невозбранно и где совершенно случайно мы нашли возможность— правда, весьма несовершенную — для сношений с нашими хозяевами. Это была комната в нижней части храма без всяких украшений. В одном углу ее стояла статуя, принявшая от времени цвет слоновой кости и изображавшая женщину с копьем в руке. На плече у женщины сидела сова. Комнату охранял дряхлый старик, и, несмотря на его старость, сморщенную кожу на лице, мы поняли, что это представитель иной древней расы. Мы с Маракотом стояли, смотря на статую и стараясь припомнить, где мы ее видели раньше, когда старик обратился к нам.
— Tea, — сказал он, указывая на статую.
— Чорт возьми! — воскликнул я. — Он говорит по-гречески!
— Tea Афина, — повторил старик.
Сомнений не было. Он говорил: богиня Афина.
Маракот, этот удивительный универсальный ум, начал задавать ему вопросы на классическом греческом языке, которые старик понимал лишь отчасти и отвечал на столь архаическом диалекте, что, повидимому, нельзя было понять. И все же Маракот нашел, наконец, посредника для сношений с атлантами.
В тот же вечер Маракот говорил нам возбужденно тоном лектора, обращающегося к большой аудитории:
— Это поразительное доказательство правильности древней легенды об атлантах. В легендах вообще всегда бывает фактический базис, на который последующие века наслаивают свои добавления. Вам известно, — или, вернее сказать, — вам неизвестно, что во время катастрофы, разразившейся над несчастным островом, между древними греками и атлантами происходила кровопролитная война. Эти факты описаны Солоном со слов жрецов Саис. Мы можем допустить, что в эту эпоху у атлантов были греческие пленники, что некоторые из них были отданы для службы в храмы и принесли с собой свою религию. Насколько я мог понять, старик — единственный наследник знаний древних греческих жрецов, и когда мы его узнаем поближе, то, вероятно, узнаем больше и о всем, нас интересующем.
— Можете рассчитывать на мое полное содействие, — заявил Биль.
— В конце концов, лучше иметь богиней интересную женщину, чем красноглазое чудовище, с камином на коленях.
— К счастью, они не могут знать наших мыслей, — сказал я. — Иначе нам пришлось бы кончить дни весьма печально.