Надо признаться, положение вполне оправдывало этот остаток беспокойства. То не была простая прогулка на «Симью». Оставалось пройти расстояние в семьсот двадцать морских миль. При скорости пять узлов в час, сообщаемой пароходу течением и парусами, это расстояние требовало по крайней мере недели плавания. А за неделю чего только не могло произойти в причудливом царстве Нептуна!
Тем не менее, так как отчаяние нисколько не помогло бы несчастью, покорились судьбе. Мало-помалу пароход принял свой обычный вид, а жизнь-прежнее течение, монотонность которого в известные часы прерывала еда.
Вопрос о еде получил новое значение. Туристы усердствовали, как это бывает в вагоне железной дороги, больше вследствие безделья, чем аппетита. Томпсон не противился и даже поощрял такое развлечение, в тщетной надежде добиться прощения.
Это развлечение особенно ценил Пипербом из Роттердама. Не отставая от администратора, он слышал взрыв, слушал сообщение капитана Пипа. Понял ли он, что необходимо было переменить маршрут? Взгляды его, не раз направлявшиеся на компас и на солнце, позволяли предполагать это. Во всяком случае, беспокойство, если только он испытывал его, не отражалось на его аппетите. Он продолжал проявлять себя как большой ценитель кулинарных комбинаций. Еда хотя и подразделялась на breakfast, lunch, tea, dinner (утренний завтрак, завтрак, чай, обед), но он удостаивал их всех одинаково удивительного внимания. Желудок его был положительно бездонный. Рядом с этой пропастью пьяница Джонсон витал, пожалуй, еще в большем блаженстве. Благодаря непрестанным усилиям он наконец дошел до того пункта, когда хмель переходит в болезнь, и держался этого деликатного предела с помощью разных тонких комбинаций. Он отказался от прогулок по спардеку. Только изредка замечали его. Теперь он почти всегда спал, пробуждаясь лишь для того, чтобы выпить необходимое количество и затем опять заснуть. О несчастном случае, превратившем «Симью» в парусное судно, а также о новом направлении, которое оно должно было принять, он решительно ничего не знал. Впрочем, если б и знал, то не испытал бы ни малейшего волнения. Мог ли бы он на суше больше напиваться, чем на этом судне, хорошо снабженном разными спиртными напитками, что сообщало ему восхитительное ощущение, точно он находится в кабаке?
Но самым счастливым из всех, как всегда, был мистер Абсиртус Блокхед, почтенный бакалейщик, которого природа наделила таким завидным характером. Когда несчастный случай произошел, он только что испытал истинную радость. В первый раз по истечении нескольких дней дочери его и сам он могли садиться в кресла, не издавая крика боли. Все трое радовались приятной перемене, как вдруг свист пара заставил их преждевременно покинуть положение, от которого они уже немного отвыкли.
Конечно, Блокхед пожалел тогда бедняг, появившихся на палубе, конечно, он испытал кое-какое беспокойство. Но какое-то тщеславное удовлетворение от близости такой большой опасности примешалось вскоре к этому чувству. Другое дело, когда капитан Пип окончательно переменил путь. Мысль о предстоящем посещении Зеленого Мыса повергла мистера Блокхеда в океан гипотез.
До тех пор по крайней мере он не скупился на советы, чтобы облегчить общее несчастье. Он старался как мог ускорить слишком медленный ход судна. Прежде всего, он подал капитану мысль увеличить парусность, отдав ветру все простыни и салфетки с «Симью». Предложение это не имело никакого успеха, но Блокхед не счел себя побежденным и лично пытался осуществить на практике свою теорию.
С утра до вечера можно было видеть его сидящим на корме со своей женой, сыном и дочерьми, причем все пятеро терпеливо держали под ветром свои носовые платки, как маленькие паруса. Устав от этого монотонного упражнения, они поднимались и, выровнявшись в линию, дули что было духу в паруса «Симью».
Если бы Блокхед обладал знаниями Архимеда, то понимал бы, что для успешного действия на какое-нибудь тело надо располагать точкой опоры вне этого тела. Но Блокхед не был Архимедом и не сомневался, что путешествие чувствительно сократится благодаря этим похвальным усилиям, потешавшим его товарищей.
Вследствие ли раздувания щек или по какой-либо другой причине, но верно то, что на третий день страшная зубная боль заставила Блокхеда прекратить эту вероломную конкуренцию Борею. За каких-нибудь два часа его щеку разнесло поразительным образом и физиономия его приняла самый курьезный вид. Благодаря такому необыкновенному флюсу Блокхед служил потехой на пароходе, и товарищи, лишившись зрелища его опытов мореплавателя, просто переменили развлечение.