— Вот результат одного из наших первых успешных экспериментов, если это можно назвать успехом, — поясняла нам Эстер. — Мы так и не решили, в какой филюм [16]занести это существо, но нет сомнения в том, что оно живет и размножается, то есть нам удалось добиться желаемого.
Мы всматривались в чрево громадного аквариума. Меж подводных растений лениво плавали лазурные создания длиной в шесть или восемь дюймов, с протянувшимся вдоль всего туловища плавником, с тонкими, извивающимися щупальцами у пасти. Мне показалось, что их не меньше сотни. Размножались они почкованием, развивались на боках родителей, а затем пускались в самостоятельное плавание.
— В этом эксперименте предполагалось создание кишечнополостных существ, — продолжала Эстер. — Нам это удалось. Перед вами гигантская плавающая аемона. Но у кишечнополостных нет плавников, а у этих есть, и они знают, как им пользоваться. Манипулируя с генами, мы не закладывали этот плавник. Он развился сам. Плавник — элемент скелета, то есть атрибут более высокого филюма. Если судить по обмену веществ, это существо приспосабливается к условиям окружающей среды гораздо лучше, чем большинство беспозвоночных. Оно живет и в пресной, и в соленой воде, в температурном диапазоне порядка ста градусов, питается любой пищей. Мы получили эдакого суперчервя. Нам хочется проверить его на выживаемость в естественных условиях, бросить бы нескольких в соседний пруд, но мы боимся выпускать его на свободу, — Эстер улыбнулась. — Сейчас мы перешли к созданию позвоночных, но продвигаемся куда меньшими темпами. Сюда, пожалуйста…
Она подвела нас к стеклянному кубу. На дне лежало маленькое, коричневое существо, по телу которого изредка пробегала дрожь. С двумя передними лапками, тонкими, изогнутыми, словно бескостными, и одной задней. Второй, похоже, никогда и не было. Существо, с длинным, похожим на хлыст, хвостом. Мне оно напомнило грустную саламандру. Эстер, однако, им очень гордилась. Существо имело скелет, глаза, развитую нервную систему, полный набор внутренних органов. Однако оно не размножалось. И сейчас лаборатория занималась устранением этого недостатка. А пока этих искусственных позвоночных приходилось создавать методами генной инженерии, что ограничивало возможности эксперимента. Впрочем, и уже достигнутые результаты производили впечатление.
Эстер, попав в родную стихию, не знала устали. Она вела нас из одного ярко освещенного зала в другой, третий, четвертый, мимо гигантских, серебрящихся инеем сосудов, мрачных центрифуг, фракционных колонн, смесителей, в которые по прозрачным трубопроводам поступали разноцветные жидкости. Мы приникали к окулярам перископов, чтобы заглянуть в герметически закрытые камеры, в которых поддерживались постоянные освещенность, температура, уровень радиации, давление. Нам показывали увеличенные фотомикрографии и голограммы, иллюстрирующие строение клеток. Эстер трещала без умолку, щедро пересыпая речь специальными терминами, возможно, не имеющими хождения за пределами этой лаборатории. Мы услышали о фотометрических титраторах, платиновых тиглях, гидравлических плетисмографах, роторных микротомах, плотномерах, электрофорезных камерах, коллодионных пакетах, инфракрасных микроскопах, расходомерах, поршневых бюретках, кардиотахометрах. Удивительные, непостижимые слова. А Эстер уже рассказывала, как создавать новые клетки, как заставить их воспроизводить себе подобные. Все было просто и попятно, а кишечнополостные с плавниками и псевдосаламандры доказывали нам, что это не просто слова. Эстер действительно добилась многого.
Показывая нам лабораторию, Эстер с нетерпением ожидала замечаний Ворнана. Она знала о существовании в тридцатом веке разумных существ, происходящих не от человека, ибо в малопонятной форме он говорил нам о каких-то «сервиторах», не имеющих человеческого статуса. То были некие жизненные формы, ведущие свой род от наших «меньших братьев». Из сказанного Ворнаном следовало, что сервиторы — не искусственные существа, созданные на основе клеток, «сконструированных» методами генной инженерии, но преобразованные биотехнологией животные: люди-собаки, люди-кошки, люди-антилопы. Естественно, Эстер хотелось узнать об этом как можно больше, а потому не стоило удивляться, что любопытство ее осталось неудовлетворенным. Ворнан лишь вежливо улыбался да сам задавал вопросы.
— Когда, — спросил он, — Эстер сможет синтезировать человека?
Ответ последовал после короткого раздумья:
— Лет через пять, десять, пятнадцать.
— Если не наступит конец света, — добавил Ворнан.
Мы все рассмеялись, не от веселья, а чтобы снять напряжение. Даже Эстер, которая была явно не в ладах с юмором, и та улыбнулась. А потом указала еще на один прозрачный куб.
— Это наш последний проект. Не знаю точно, в каком он сейчас состоянии, в лаборатории меня не было с января. Мы пытаемся синтезировать зародыш млекопитающегося. Здесь у нас несколько зародышей на разных стадиях развития. Если вы подойдете поближе…
Я увидел несколько похожих на рыб существ, свернувшихся калачиком в маленьких, разделенных мембранами, блоках. У меня перехватило дыхание. Эти головастики, рожденные из смеси аминокислот, развивались, чтобы превратиться… кто знает в кого. Они произвели впечатление даже на Ворнана.
Ллойд Колфф произнес какую-то фразу на незнакомом мне языке. Три или четыре слова, коротких, изобилующих гортанными звуками. Мне показалось, что в них слышалась душевная мука. Я посмотрел на него. Колфф застыл, прижав одну руку к груди, вытянув перед собой вторую. Лицо его посинело, в испуге широко раскрылись глаза. Он стоял и стоял, а затем в горле у него что-то булькнуло, и он повалился вперед, на лабораторный стол. Горелки, пробирки, реторты посыпались на пол. А Колфф схватился за маленький аквариум, перевернул его, выплеснув на пол воду вместе с дюжиной искусственных лазурных созданий. Они затрепыхались у наших ног. Пальцы Ллойда ослабели, колени подогнулись, он начал сползать со стола. Упал на живот, перевернулся на спину. Глаза его так и остались широко открытыми. Произнес еще одно предложение, чеканя каждое слово: прощальная речь Ллойда Колффа, обращенная к человечеству. Наверное, на каком-то древнем языке. Потом никто из нас не смог повторить ни одного слога. И умер.
— Аппарат первой помощи! — крикнула Эстер. — Быстро!
Два лаборанта притащили внушительных размеров агрегат.
Крейлик тем временем пытался делать Колффу искусственное дыхание. Эстер решительно отстранила его, разорвала одежду, обнажив заросшую седым волосом грудь. По ее команде один из лаборантов протянул ей пару электродов. Она установила их и пустила ток через сердце Колффа, пытаясь заставить его забиться. Другой лаборант уже поднес к руке Колффа головку ультразвукового шприца. Тело Колффа ходило ходуном от электроразрядов и впрыскиваемых в него стимуляторов и гормонов. Правая рука поднялась на несколько дюймов, пальцы сжались в кулак, затем рука вновь упала на пол.
— Спазматическая реакция, — пробормотала Эстер.
Но она не сдавалась. Специальный компрессор начал вдувать воздух в легкие Колффа, она ввела в кровь антикоагулянты, чтобы не допустить ее свертывания, электроразряды вызывали сокращение сердечной мышцы. Колффа уже не было видно под нагромождением приборов и проводов.
Ворнан присел, всматриваясь в глаза Колффа. Протянул руку, осторожно коснулся его похолодевшей щеки. Оглядел электроды, компрессор. Поднялся, повернулся ко мне.
— Что они с ним делают?
— Пытаются вернуть к жизни.
— Тогда это смерть?
— Да, смерть.
— Что с ним случилось?
— Отказало сердце. Вы знаете, Ворнан, что это такое?
— Сердце? Да, знаю.
— Сердце Колффа устало. И остановилось. Эстер старалась запустить его снова. Не получилось.
— Такое случается часто? Я про смерть.
— У каждого по меньшей мере один раз. — Прибежал врач, решил вскрыть Колффу грудную клетку. — А как приходит смерть в вашем времени?
— Только не столь внезапно. Такое просто невозможно. К сожалению, я об этом почти ничего не знаю.