— Профессора и доценты! — гордо добавил Мяу.
И лишь один ЫХ-000 не проронил ни одного слова. Вот на него-то и рассчитывал полковник Егоров.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ,
в которой действуют
КРУПНЕЙШИЕ СПЕЦИАЛИСТЫ
ПО РАБОТЕ И БОРЬБЕ С ДЕТЬМИ
Глава № 22
Сугубо научная. В ней разъясняется,
что означают первые четыре буквы
в слове «ПЕРЕвоспитание»
Носилки, на которых гордо лежал возомнивший себя выдающимся человеком Толик Прутиков, несли два санитара.
— Здоров парень с виду, — сказал один из них, — а лёгок. Чем это вы его выкармливали?
— Болезнь это, — грустно ответил папа Юрий Анатольевич. — А ест он в обыкновенных количествах самую обыкновенную пищу.
— Я не больной, — важно возразил Толик, — я выдающийся.
— Выдающийся?! — удивился старший санитар Тимофей Игнатьевич. — Чем выдающийся? Толстота твоя пустая какая-то. Дутыш ты, что ли?
Толик покраснел от возмущения, проговорил с сожалением:
— Взрослые люди, а разговоры неумные, детские. Санитары чуть носилки не выронили, а Юрий Анатольевич попросил:
— Не сердите его. Молчите.
— Он что, сильно умный? — спросил санитар.
— Считает себя умным. Болезнь это такая. Психоневропатолог Моисей Григорьевич Азбарагуз
быстро осмотрел Толика, снял очки, долго протирал их в задумчивости, потом водрузил их на переносицу и спросил:
— Значит, днём вот такой, а ночью худеет?.. Прелюбопытно! А вес нормальный?
— Нормальный, — ответил старший санитар Тимофей Игнатьевич. — Воздуху он, видать, наглотался. А обратно выпустить не может или не хочет.
— Попросите санитаров удалиться, — морщась, сказал Толик, — они действуют мне на нервы.
Моисей Григорьевич отпустил санитаров и предложил:
— Расскажи мне о себе. Что с тобой произошло?
— Вы не знаете? — обиженно удивился Толик. — Всем должно быть известно о моём подвиге, а, оказывается, почти никто и не знает! Ведь я же смело и отважно задержал иностранного агента!
— Правда, правда, — скорбно подтвердил Юрий Анатольевич.
— Этого я как раз и опасался! — в волнении воскликнул Моисей Григорьевич. — Продолжай, мальчик. Я очень внимательно тебя слушаю, боясь пропустить хотя бы одно слово.
— Вот это правильно! — И на глазах психоневропатолога Толик ещё немного потолстел. — Я задержал шпиона и, таким образом, следовательно, и уж, конечно, действительно, стал выдающимся человеком. Все должны мной гордиться, уважать меня, ценить, обожать, любить. А мне завидуют. Стыдно сказать, но меня до сих пор не провезли в открытой машине через весь город, не организовали митинга в честь меня на центральной площади. Меня даже по телевизору не показывали! Награды я никакой ещё не получил, представляете? Вот безобразие!
— Ну, это дело поправимое, — успокоил его Моисей Григорьевич. — А учиться дальше ты собираешься?
— А зачем?! — поразился Толик. — Пусть учатся те, кто ещё ничего не добился в жизни.
— Что же ты будешь делать, если не учиться?
— Видимо, буду отвечать на многочисленные письма.
— Какие письма? — вздрогнув, спросил Юрий Анатольевич.
— Восторженные, — невозмутимо объяснил Толик. — Ведь рано или поздно люди всё равно узнают о моём замечательном подвиге, и я буду получать многочисленные восторженные письма. Не отвечать неудобно. Подумают, что я зазнался.
— Да, тебе предстоит огромная работа, — озабоченно согласился Моисей Григорьевич. — Пока ты останешься здесь. Мы уже получили много заявок от желающих тебя повидать. Дома принимать так много людей неудобно: всю квартиру затопчут. — Он позвал санитаров и приказал: — Как можно быстрее приготовить для выдающегося человека отдельный выдающийся кабинет. Вымойте выдающегося человека в выдающейся ванне, оденьте в выдающееся бельё и положите в выдающуюся постель.
Санитары унесли довольного Толика.
— Чем он болен? — почти со стоном спросил Юрий Анатольевич. — И что вы с ним намерены делать? Какие заявки? Это же насквозь больной ребёнок, а вы потакаете ему…
— Главное, успокойтесь, — торжественно произнёс Моисей Григорьевич, — не волнуйтесь и тем более не паникуйте. Случилось как раз то, что я когда-то и предсказывал. Это очень редкое в детском возрасте заболевание. И очень опасное. Одна из форм мании величия — мания дутика (mania dutica).
В дверях появился рассерженный старший санитар Тимофей Игнатьевич и проворчал: