Солдаты, стоявшие у входа в шпионский ресторан «Руки хох!», в темноте, конечно, не видели, как из окна выпрыгнул и угодил в кузов грузовика фон Гадке, и поэтому ничего не могли сообщить выбежавшему к ним разъярённому барону Барану.
— Прочистить весь город насквозь! — тут же приказал он. — Выпустить всех собак-ищеек, даже щенков!
Фон же Гадке чувствовал себя прекрасно. Ему бы только добраться до одного секретного аэродрома, где всегда наготове самолёт типа «Бух-трах-13» с большой бомбой, и тогда — ух!
Ощупывая мешки, в которых находилось что-то мягкое, фон Гадке развязал один и хехекнул: там была одежда. Он быстро разделся и разулся, выбрасывая свои отрепья и остатки сапожек на мостовую.
Одежда оказалась военной, но к какому роду войск она принадлежала, в темноте определить не удалось. Переодевшись, фон Гадке разыскал мешок с обувью. Сапоги были чрезмерно велики, но это были пустяки!
В душонке фон Гадке всё пело и ликовало и ещё больше запело и заликовало, когда он обнаружил, что грузовик катит в сторону Центрхапштаба: это было и ему по дороге, хе-хе!
Одет фон Гадке был добротно, но всё на нём висело, рукава пришлось подвернуть, брюки были неизмеримой ширины. Но ведь он не стиляга, а попадающий в одну смертельную опасность за другой матёрый шпион — душа из всех вон! чего он скоро сотворит! — лишь бы на глаза никому не попасться.
В длиннейших его ушах уже гудел двигатель реактивного самолёта типа «Бух-трах-13», ручки как бы нащупывали рычаг, который освободит от зажимов большую бомбу, и — ух!
А в это время собаки-ищейки обнаружили на мостовой его отрепья и остатки сапожек, разорвали всё это в клочья (хотя и рвать-то было нечего!), уловили один знакомый и ясный запах — стойкий аромат сосисок с кислой тушёной капустой. Вы сами должны сообразить, что, унюхав этот запах, собаки бросились в шпионский ресторан «Руки хох!», ворвались в зал, где старые шпионы продолжали объедаться сосисками с кислой тушёной капустой, уже и позабыв, что угощают их по случаю мнимой почётной спиртизации фон Гадке.
Собаки сбили шпионов со стульев на пол и не давали им шевельнуться. Вид у собак был страшенный и гордый. Самый старый шпион хотел возмущённо брыкнуть ногой, но получил укус в ухо, а потом ещё и в нос.
Барон Баран долго и довольно тупо смотрел на эту картину, ничего, конечно, не мог понять и рассуждал сам с собой, уверенный, что больше никто воспринять его мысли не способен:
— Ошибиться собаки не могли. Но какое отношение имеют эти старые мумии-обжоры к выскочившему из окна с третьего этажа негодйному мерзавцу фон Гадке? И что делать? Почётная спиртизация объявлена. Солдаты полбанки уже вылакали, спят в карцере. Позор со всех сторон! Что, что делать? Разбавить спирт водой и сунуть в банку любого из этих капустников. А что? Выбрать самого невысокого, щупленького, одеть его в мундир оберфобергогердрамхамшнапсфюрера, и пусть себе плавает! Какая разница, кто почётно заспиртован, важно, как он называется! А называться он будет гад Фонке, точнее, фон Гадке. Приказываю! Слууу-шай меня!
Между тем от страха, обиды, возмущения, а также от чрезмерного изобилия съеденной, но ещё не переваренной пищи старые шпионы тихо один за другим отдавали богу свои многогрешные души. И когда отогнали собак и раздалась команда «Встать! Смирно!», половина шпионов впервые в жизни не могла повиноваться. Одного из них, самого маленького, отобрали, чтобы он плавал в банке с разведённым спиртом вместо фон Гадке, но под его именем.
А настоящего, живого фон Гадке грузовик привёз — о майн бог! — прямо во двор шпионской школы Центрхапштаба. Тут он был у себя дома, знал все ходы и выходы и без всякого особого труда (не считая того, что сапоги пришлось нести в ручках) через потайную дверь проник сразу в кабинет барона Барана.
Здесь фон Гадке, не зажигая света и впопыхах поставив сапоги на стол, позвонил на один секретный аэродром и от имени начальства приказал подготовить к боевому вылету самолёт типа «Бух-трах-13».
И едва только фон Гадке выскользнул через потайную дверь, в обычную дверь вошёл сам барон Баран.
Увидев на своём столе сапоги, он так завопил от очень сильного возмущения и не менее сильного негодования, что фон Гадке услышал это и захехекал во всё горлышко. Он влез в бароно-баранскую машину и помчался, взвизгивая от восторга.
Проезжая по центральной площади перед центральной шпионской школой, он увидел на чёрном мраморном пьедестале стеклянную банку, в которой плавал какой-то старикашка в форме оберфобергогердрамхамшнапсфюрера. В почётном карауле застыли четыре штуки молодых кадров (правда, один застыл не совсем — ковырял в носу с таким старанием, словно пытался задеть глаз изнутри) с автоматами в руках.