К тому же у детей, как известно, место для шлепанья имеет прямую внутреннюю связь с глазами, единственным местом, где вырабатываются и откуда выделяются во внешнюю среду слезы. Шлепнешь по специальному месту, а из глаз — слезы! Прямая внутренняя связь!
А начав плакать (чего шпиончики делать не умели), Стрекоза тем самым уже совершила вполне человеческий поступок.
Когда же, пожалев агенточку, лейтенант Васильков поцеловал ее в лоб, она разрыдалась еще громче: ведь впервые в жизни ее пожалели.
И ей все это очень понравилось. И чем растеряннее лейтенант Васильков просил ее успокоиться, тем громче она рыдала и, наконец, стала рыдать так безутешно, что лейтенант Васильков, не зная, как быть дальше, неожиданно для себя самого предложил:
— Давай-ка лучше пообедаем!
И они пошли в столовую. Стрекоза взяла его за руку обеими руками, сказала неуверенно:
— Хочу котлету…
— Будет у тебя котлет столько, сколько ты только захочешь!
— А хлеб?
— Еще больше!
В столовой Стрекоза растерялась и напугалась. Среди обедающих было немало людей в чужой военной форме, а Стрекозу воспитали так, что каждого человека, и особенно военного, она считала заклятым врагом, и если она первой не успеет выстрелить в него, то он выстрелит в нее обязательно.
Но никто не наводил на нее дуло пистолета, никто не командовал «Руки вверх!» — самые страшные для шпиона слова, и она не выпускала руки своего сопровождающего.
— Суп есть не будем! — спросил он, и Стрекоза ответила:
— Хочу котлету.
— Сколько штук?
— А сколько можно?
— Сколько, как говорится, влезет.
— Не знаю. Много-много.
— Десять порций достаточно?
— Ах!
Официантка, поставив на стол тарелку с грудой котлет, во все глаза смотрела на девочку. А та проглотила, почти не жуя, одну котлету, вторую, третью…
— Не торопись, не торопись! — испуганно попросил лейтенант Васильков. — А то худо тебе с непривычки будет! Объешься!
— Бедная, бедная! — воскликнула официантка. — Где же ты так проголодалась! Будто бы года два не ела… Звать-то тебя как?
— Стрекоза, — ответила Стрекоза, съев последнюю котлету, и принялась за хлеб.
— Стрекоза?! — удивилась официантка. — Хотя ничего особенного. И не так еще назвать могли.
Она хотела еще что-то спросить, но лейтенант Васильков выразительным взглядом велел ей молчать.
Уничтожив хлеб, Стрекоза уставилась на его тарелку, на которой была нетронутая порция. Конечно, он пододвинул тарелку.
Официантка принесла десять стаканов компота и, не сдержав любопытства, спросила:
— Да где же она, бедная да болезная, проголодалась так?
— Там, — уклончиво ответил лейтенант Васильков и едва успел подхватить Стрекозу, чтобы она не упала со стула: девочка крепко спала.
Он взял ее на руки и, провожаемый десятками любопытствующих взглядов, направился к выходу.
Шел он и не без большого удивления думал, что впервые в жизни бережно несет на руках агента иностранной разведки. Но куда его, то есть ее, нести! Камера напомнит ей о том, где она и кто она такая, и все опять начнется сначала. Опять лейтенант Васильков несколько раз в день будет посещать медпункт, чтобы смазать йодом царапины и укусы.
И, поразмыслив, он прямым ходом двинулся к полковнику Егорову, в кабинете осторожно опустил Стрекозу на диван и облегченно произнес:
— Вот. Докладываю: отшлепал по одному месту, когда нервы мои не выдержали. Плакала она. Рыдала и ревела. В столовой накормил. Уснула там.
— Интересно, — помолчав, проговорил полковник Егоров. — Даже понятно. Ее толком ни разу не кормили, всегда жила впроголодь, а на сытый желудок нормальному человеку хочется спать. Вот она и сморилась. Что дальше предпринимать намерены?
— Не знаю, — вздохнув, ответил лейтенант Васильков. — Но считаю, что в камеру ее обратно нельзя.
— Верное соображение. А куда? Ведь нет никакой гарантии, что, проснувшись, она не бросится на вас или кого другого.
— Константин Иванович! — очень порывисто сказал лейтенант Васильков. — Вы всегда учили меня работать, не боясь риска. Вы всегда учили меня работать с выдумкой. Случай мы имеем необычный, значит, и подход надо отыскать тоже необычный. Разрешите мне под мою личную ответственность взять агенточку… то есть девочку, к себе домой? Я живу с мамой.
— Нет, нет, слишком рискованно! — отрицательно покачав головой, ответил полковник Егоров. — А если она вытворит что-нибудь? А если, хуже того, улизнет?