Ну да чужая душа — потемки, великая тайна.
И все-таки есть тайны, с которыми трудно мириться, которые рождают внутренний протест. Однако время беспощадно уменьшает загадочность президентской натуры. Сегодня нас уже не удивляет его резкость, враждебность к А.Сахарову. Умеющий одаривать солнечной улыбкой, он не видел нужды сдерживаться, когда Сахаров поднимался на трибуну. Поднимался "чужой". Глубоко "чужой".
У Сахарова — это не нуждается в доказательствах — прочные этические опоры. У Горбачева расчеты, подсчеты, комбинации. Опорам неоткуда было и взяться у непоколебимого атеиста, упрямо поднимавшегося наверх в годы Брежнева и Черненко, пользовавшегося благосклонностью Андропова.
Он на две головы выше своих предшественников, отважился на то, о чем они и не помышляли. Одно лишь признание примата общечеловеческих ценностей над социально-классовыми выводит Горбачева из привычного ряда советских лидеров. Но куда выводит, в какой ряд он попадает? Пускай не ряд; какова среда его политического, наконец, человеческого обитания?
Три августовских дня выявили: среды такой нет. Он оттолкнул от себя мало-мальски пристойных сподвижников, лучших советников. Даже ближайшим сотрудникам в часы форосского заточения (вероятно, и в остальное время) надлежало находиться на почтительном удалении. "Ты царь. Живи один!"
Потом, вспоминая о собственной стойкости — он ее впрямь проявил, — гордясь — и оправданно — твердостью, самоотверженностью семьи, Горбачев забудет о "малых сих", разделявших с ним форосское пленение, тех, чьи головы полетели бы первыми.
С полным самообладанием и достоинством он произнес перед потайной телекамерой слово к людям, которое могло стать прощальным. Но и в эти драматические минуты не мог избавиться от самовлюбленности, избыточных пояснений.
Как же все это в нем причудливо уживается! Впрочем, не в нем одном…
Во всей этой истории — путч, провал, полеты заговорщиков в Крым — хватает странностей. Но они, судя по всему, со временем прояснятся. Самодеятельные гипотезы увлекательны, но не более того.
Меня, как и многих, продолжает интриговать не столько детективная сторона, сколько почти открытое формирование заговора из деятелей, коих настойчиво подбирал и яростно отстаивал президент.
Будучи дипломированным юристом, Горбачев знаком с теорией Ломброзо, утверждающей: существует особый тип "преступного человека", распознаваемый по внешним признакам, специфическим чертам лица. Теория, разумеется, реакционная, ложная, успешно развенчанная и т. д.
Однако, когда вечером 19 августа их физиономии — даже без Павлова и Крючкова! — возникли на телеэкране, миллионы зрителей ахнули. Таким не только нельзя доверять какую-либо власть, от них серебряные ложечки надо прятать. Не страх вызывали они, но омерзение. Воистину ошарашивало то обстоятельство, что глава государства им беззаветно и бесконтрольно доверял. Кто же тогда он сам?
Очередная, не дающая покоя загадка.
Каждодневно с ними общался, Крючкова держал за "преданного без лести", Павлову поручил вывести страну из кризиса, многодумно поддакивал, слушая вкрадчивое вранье Пуго.
Интересно, однако, за кого сами они его держали, не считая нужным тщательно конспирировать?
Об умственных возможностях и государственном мышлении заговорщиков сказано предостаточно. Система негативного отбора, безотказно действовавшая семьдесят с гаком лет, уцелевшая, несмотря на перестройку, выдала по запросу Горбачева очередную когорту. Он лично отобрал востребованных и благословил: добро вам, действуйте! Они и действовали.
Не затей они свой преступно-идиотический заговор, президент продолжал бы носиться с ними, как с писаной торбой. А они продолжали бы свою деятельность.
Воистину, "дивны дела твои…". Но в делах уже разбираются следователи, "загадка" же Горбачева все-таки остается.
Исключал ли сам президент заговор? Вряд ли. В состоянии был вообразить себе хунту: Собчак, Попов, Афанасьев, Старовойтова… Не зря Крючков — орлиное око — сигнализировал: демократов содержит ЦРУ. Премьер тоже предупреждал: Запад плетет сети, норовит володеть и княжить нами, Запад, чуждый его, Павлова, привычке доедать последнюю картофелину на тарелке, вылизывать подливу. Где им, чужеземцам, оценить павловскую самобытность. У Янаева тоже собственная гордость; в своем первом (и, слава Богу, последнем) заявлении надменно бросил: в подачках не нуждаемся.
Вот с чем у них было хорошо, так это с национальной спесью и преданностью партийным идеям.
Горбачев не поддерживал шовинистические воззвания типа "Слово к народу". Никогда, ни разу. Но и ни разу вразумительно не высказался против. Такова одна из любимых его поз: глубокомысленный нейтралитет, двусмысленное выжидание. Ничего хорошего поза не сулила. Особенно в случае с национал-большевизмом, идейно питавшим заговорщиков.