Это самооткрытие огромной, эпохальной значимости: русские люди, столетиями жившие в атмосфере воинственности, выраставшие под крики: "Всех к расстрелу!", "Под корень извести!", "Каленым железом выжечь!", "Решить окончательно?", "К стенке!" — люди эти отказались стрелять, изводить, идти по трупам. Никто не захотел крови.
Можно и так сказать: русские отказались бить русских. Радостная новость? Да, но… Но год назад русские — били же литовцев в Вильнюсе! Прикладами безоружных. Два года назад — били грузин в Тбилиси. Лопатками — женщин. Вы понимаете, что это значит? "Своих" нельзя, а "чужих" — можно. Страшно подумать о том, что это предвещает. Поневоле вспомнишь, КТО в 1918 году охранял революцию от русских "контриков": латышские стрелки. Кто в 1917-м усмирял русские бунты? Кавказцы из Дикой дивизии. А русские? Русские на "окраинах" усмиряли "инородцев"…
Страшно.
Зубной болью ноет во мне "национальный вопрос": мы с ним еще нахлебаемся. Ну ладно, хоть здесь, на Пресне, на месте прежних кровавых междоусобий, русские наконец отказались убивать русских. Господи, хоть этому вразумились наконец. Штурмовая группа профессиональных суперменов, готовая за 20 минут пройти "Белый дом" насквозь, — отказалась от штурма. "Мы бы вошли, мы бы прошли, но как бы мы вышли? — ведь там было бы море крови…"
Почувствовали, стало быть, цену крови.
Море людей на пути понадобилось, чтобы почувствовали. Да и как "вошли" бы, если б и решились, — ведь негде было развернуться: полк, имевший задачей расчистить штурмовой группе плацдарм перед зданием, — не расчистил место именно потому, что народу было слишком много. Как ни кинь, а решилось дело именно этим обстоятельством: что люди (не в пример мне) не остались дома.
Море людей на улицах. Результат перестройки.
Теперь подумаем дальше: что делать новой, демократической власти с этим морем? Ни одна экономическая проблема не решена, ни одна социальная не решена. Все то, перед чем попятилась "чрезвычайщина", остается в наследство "демократии". И прежде всего — "море народа" на улицах.
Шесть лет люди стоят толпами, исходят криком, лупят кулаками воздух, требуют, требуют, требуют. Шесть лет наша жизнь — это митинги, шествия, противостояния, голодовки, резолюции, платформы, контрплатформы, сессии, сходки, демонстрации. Кто, как, когда, чем накормит эти массы? Земля пустая. Понимают ли люди, что означает "рыночная экономика", которую они защитили, встав живым кольцом вокруг "Белого дома"? А что такое биржа труда, им в детстве рассказывали? Какая власть найдет средства накормить такую массу людей, когда, по природе вещей, работать на нынешнем уровне цивилизации надо не "всем миром наваливаясь", и не кулаками суча, а рассредоточиваясь! Не толпой, не массой, не "народом", а разойдясь по рабочим местам, рассеясь, распылясь. Кто разведет эту массу людей по рабочим местам, кто заставит людей взять наконец в собственность эти треклятые "средства производства", то есть ОТВЕЧАТЬ за них, взять наконец в личное владение эту кровью и слезами политую землю, то есть ПОЛИВАТЬ ЕЕ ПОТОМ. Да разве ж эти сотни тысяч, охваченные единым порывом: лечь под танки! — разойдутся по своим местам так просто? Разве ж они остановятся? Ну, для начала на статуях отыграются, на "железного Феликса" удавку накинут и с постамента сволокут, а потом что? Железо не съешь, статуями сыт не будешь, цены статуями не регулируются. А цены рано или поздно к горлу подступят; что тогда? Если новоиспеченные бизнесмены, 21 августа кормившие на площади людей в "живом кольце", в октябре выйдут на ту же площадь с требованием ОТПУСТИТЬ цены, а малоимущие, 21 августа стоявшие в том "живом кольце", выйдут с требованием цены НЕ ОТПУСКАТЬ, — какие "чрезвычайные меры" должна будет принять демократическая власть при столкновении тех с этими и что тогда станут делать генералы? По телефону договариваться? Или людей кормить из походных кухонь, как уже кормил Макашов в Поволжье? А кто это все произведет, чем людей накормят, если люди тысячами стоят на площадях и сучат кулаками?
Сегодня церковь молится на демократию; все помнят монаха, который в ТУ НОЧЬ явился к "Белому дому" и благословил его защитников (предварительно осведомившись: "Все крещеные?" "Все!!" — отозвалась площадь, но во мне другое отозвалось: а если бы НЕ ВСЕ?).