– Не играй там,– говорила она.– Тысячу раз уже сказано, Игорь, ну когда ты повзрослеешь? Ржавое все, гнилое. Если на голову не рухнет, так поранишься и заразу занесешь. Оно тебе надо? Совсем о будущем не думаешь. Нормальные дети в соседний двор ходят, ходи туда.
Игорь не знал, что такого «нормального» в нормальных детях, чего нет у него самого. Предполагал, что это такие дети, которые уже позаботились о своем будущем, а вот он, Игорь, – все никак. Но наверняка он знал одно: детские площадки – они как магазины-супермаркеты. Это же разгуляй-поле для докапывальщиков. Игорь уже в детском саду уразумел закономерность: даже если на детской площадке царит идиллия, и все дети заняты своими делами – кто группами, кто поодиночке,– всенепременно найдется парочка кренделей, которые будут цепляться ко всем, толкаться, портить чужие игры, ставить подножки, отнимать чужие машинки, рушить чужие пирамидки, ломать чужие куклы, и так до бесконечности. И что самое удивительное: никогда Игорь не был свидетелем того, чтобы подобные личности концентрировались где-то в одном месте, в своем кругу, так сказать, в сообществе себе подобных. И докапывались бы друг до друга, становились бы этакими докапывальщиками до докапывальщиков. Пропорциональное распределение по местности сих неблагоприятных граждан навевало на мрачные думы и заставляло поверить в теории заговоров.
Так что Игорь продолжал зависать в одиночестве, а в ответ на выговоры мамы – кивал.
Потом он подрос, его кругозор расширился благодаря книгам, и он вступил в «разведывательный» период своей жизни. Его уже не удовлетворяло торчание на пятачке «пять на десять», ему хотелось большего. Игорь перешел к пешим прогулкам: сперва осторожно, вокруг квартала, но постепенно наращивая амплитуду, он познавал город, в котором жил. Он обнаружил, что под равномерный шаг мысли текут куда радостнее, стройнее; и вдруг выяснилось, что познает он не столько среду обитания – он познает себя самого. Погружаясь в мысли, чувства, воспоминания, Игорь приводил в порядок весь мыслехлам, который в его голове существовал, кажется, еще до того, как он родился.
Как и во всех прочих случаях, картину поганило лишь одно – вездесущие, неистребимые докапывальщики. Пару раз Игорь всерьез оглядывал себя в зеркале. Он пытался определить, что такого в его внешности, либо в его повадках – осанке, поступи, движениях,– что такого, что служит маячком? И докапывальщики всех стран и мастей спешат к нему. Это было загадкой. Но постепенно это перестало быть загадкой. Вот только разгадка мало успокаивала, она лишь прибавила новых головоломок, рангом выше.
А потом Игорь случайно попал в безвременье.
Ну, это только так говорится – безвременье. На самом деле ничего мистического или «нарнического». Он просто школу прогулял. Обычно в школу он выходил на час позже того, как на работу убегала мама. И на сколько-то часов позже отца, – он сам не знал, во сколько батя уматывал, в шесть, может быть, а то и в пять. Мама будила Игоря и отчаливала, дальше он справлялся сам. Ну, прямо скажем, он на всем готовом справлялся: завтрак был приготовлен, одежда выглажена и приготовлена, спортивная форма для физры – приготовлена, кимоно для секции дзюдо – приготовлено. Будущее – видимо, тоже приготовлено, но ему врут, чтобы он не расслаблялся и думал.
Однажды, совсем на пустом месте, собираясь в школу, Игорь вдруг остановился. Перестал собираться в школу. Что его торкнуло тогда, он сам не знал. Как-то внутри все упало, и навалилась дикая усталость, почти уныние. Он осознал, что задолбался: каждое утро – одно и то же. Этот ненавистный путь в ненавистную школу, после ненавистной школы – ненавистный путь в ненавистное дзюдо. Это казалось бесконечным, и Игорь присел на табурет в прихожей и призадумался.
А пришло ему на ум следующее: многие из его одноклассников периодически не появлялись на уроках. А потом, на следующий день – появлялись, говорили, что живот болел, и вопросов больше не возникало. Даже справку никто не спрашивал. Ну а какая справка, продристался – и за парту! Учителя в святой понос верили, остальные – нет. Причем даже Игорь, который не особо вникал в жизнь других, в понос не верил. Позже он понял, что и учителя в понос не верили, пофиг просто было.
А вот Игорь не болел. Ни поносом, ни золотухой, ни ОРЗ. Мама говорила, что он подхватил воспаление легких в три года, когда у них в районе авария случилась зимой, и они два дня сидели без отопления. А Игорь не сидел, разумеется, а играл на полу. Так что на Дэвида Данна в роли Брюса Уиллиса Игорь не тянул, неуязвимым он не был. Но потом, в четыре года – он опять же, не помнил, родители рассказывали,– его в деревне покусал пчелиный рой. И после этого к Игорю перестали цепляться мелкие болячки. Cегодня он полагал, что с удовольствием обменял бы свой лунатизм на грипп, с цикличностью каждые полгода. Лунатизм в какой-то степени оставался царем горы; быть может, это он, а не яд пчел в организме, отпугивал иные хвори.