Я перевожу взгляд с нее на отца и обратно. Ни один из них меня не узнает.
– Что за фигня?
Я сглатываю:
– Тут дело простое. Мне известно ваше имя, а некогда вам было известно мое: Эйдзи Миякэ. Да, тот самый Эйдзи Миякэ. Правда. Прошло много лет…
За окном камеры Воормана торчат клыки сосулек. Веки Воормана очень-очень медленно поднимаются. В небе гудят бомбардировщики.
– Доброе утро, доктор. Фигурирует ли Бельгия в ваших сегодняшних заметках?
Надзиратель с электрошокером в руке захлопывает дверь. Полонски притворяется, что не замечает. Под припухшими глазами у него темные круги.
– Плохо спали, доктор?
Полонски с напускным спокойствием открывает саквояж.
– Дурные мысли! – Воорман облизывает губы. – И это ваше медицинское заключение, доктор? Значит, я не сумасшедший, не симулянт, а дьявол? Будете изгонять дьявола?
Полонски пристально смотрит на заключенного:
– Вы полагаете, поможет?
Воорман пожимает плечами:
– Демоны – это всего лишь люди с демоническим воображением.
Доктор садится. Скрипит стул.
– Предположим, вы действительно обладаете… властью…
Воорман улыбается:
– Говорите, доктор, говорите.
– Почему же тогда Бог – в тюрьме, в смирительной рубашке?
Воорман сыто зевает.
– А что делали бы вы, если бы были Богом? Целыми днями играли бы в гольф на Гавайях? Вряд ли. Гольф – это так скучно, особенно если знаешь наверняка, что первым же ударом отправишь мяч прямиком в лунку. Существование тянется так… несущественно.
Полонски уже ничего не записывает.
– Так как же вы проводите время?
– Я ищу развлечение в вас. Вот, к примеру, эта война. Дешевый фарс.
– Я не религиозен, мистер Воорман…
– Поэтому я вас и выбрал.
– …но что же это за бог, который считает войну развлечением?
– Бог, которому скучно. Да. Вам, людям, даровано воображение, чтобы вы придумывали новые способы меня развлечь.
– А вы будете развлекаться в роскоши своей камеры?
Из соседнего квартала слышен треск перестрелки.
– Роскошь, нищета – какая разница, если ты бессмертен? Мне нравятся тюрьмы. Для меня они как шахты, где добывают иронию. К тому же узники забавнее, чем сытая паства. Вы тоже меня развлекаете, добрый доктор. Вам приказано доказать, что я либо мошенник, либо безумец, а вы доказываете мое божественное могущество.
– Ничего подобного я не доказываю.
– Верно, доктор Крепкий Орешек, верно. Но не бойтесь, я несу вам благую весть. Мы с вами поменяемся местами. Пожонглируете временем, силой земного притяжения, волнами и частицами. Просеете шлак человеческих устремлений в поисках крупиц незаурядности. Полюбуетесь, как падают на землю птицы малые[26] и как во имя вас разграбляют континенты. Вот. А я верну вашей жене способность невольно улыбаться и отведаю бренди начальника тюрьмы.
– Вы больной человек, мистер Воорман. Да, фокус с Бельгией меня озадачил, но…
Доктор Полонски цепенеет.
Воорман насвистывает французский гимн.
Смена кадра.
– Как время пролетело, – говорит доктор. – Мне пора.
– Что… – У заключенного перехватывает горло.
Доктор разминает новообретенные мускулы.
– Что вы со мной сделали? – пронзительно кричит заключенный.
– Если вы не способны поддерживать разумную беседу, я ее прекращу.
– Верните меня обратно, чудовище!
– Ничего страшного, вы быстро всему научитесь. – Доктор защелкивает саквояж. – Следите за Балканами. Горячая точка.
Заключенный вопит:
– Охрана! Охрана!
Дверь со скрипом отворяется, и доктор сокрушенно качает головой. Узник бьется в истерике. К нему подступают надзиратели с жужжащими электрошокерами.
– Арестуйте этого самозванца! Я настоящий доктор Полонски! Это исчадье ада, вчера он стер Бельгию с лица земли!
Охранники пропускают через его тело пять тысяч вольт. Заключенный визжит и корчится:
– Остановите этого аспида! Он намерен надругаться над моей женой!
Ноги в кандалах колотят по полу. Тук, тук, тук.
Лучше бы я не трогал угри – теперь физиономия как у жертвы нападения летучего краба. Снаружи стучат и дергают ручку. Я зачесываю назад смазанные гелем волосы и открываю дверь. Это Лао-цзы.
– Вы не торопитесь, Капитан.
Я извиняюсь и решаю, что почти настало время штурмовать «Паноптикум». Вот только выкурю последнюю. Рабочие устанавливают гигантский телеэкран на стену здания по соседству с «Паноптикумом». Официантка с прекрасной шеей закончила работу – на часах без шести минут три – и сменила униформу на лиловый свитер и белые джинсы. Выглядит она круто. Вдова отчитывает ее у автомата с сигаретами, но тут Ослица взывает о помощи. Вдова бросает мою официантку на полуслове и идет разбираться с внезапным наплывом посетителей. Девушка с прекрасной шеей беспокойно поглядывает на часы. Ее мобильник вибрирует. Она, повернувшись в мою сторону, отвечает на звонок и прикрывает рот ладонью, чтобы никто не слышал разговора. Ее лицо светлеет. Я чувствую укол ревности и вот уже стою у автомата рядом с ней – выбираю сигареты. Подслушивать нехорошо, но кто обвинит меня, если я случайно услышу, о чем она говорит?
26