Выбрать главу

— Погоди-ка… У меня есть знакомый продавец птиц, и я неплохо знаю его подопечных… У меня есть знакомый фотограф и знакомый репортер криминальной хроники… Про кошек я тебе уже говорила, упомяну еще и собаку, щенка бассет-хаунда. А дети… Нет, знакомых детей у меня нет. Кроме одной девочки, дочки фотографа. Но она такая толстая, противная и глупая, что можно смело сбросить ее со счетов. Ты — мой первый знакомый ребенок, малыш.

Из всего приведенного теткой списка Габриеля особенно интересуют щенок бассет-хаунда и продавец птиц (это то же самое, что Птицелов или нет?) — нужно обязательно расспросить о них Фэл, когда представится возможность.

То, что трудно понять Габриелю: у его отца был сын, был с самого начала, — но как разговаривать и как жить с ним, как любить, его отец не знал. Фэл — совсем другое дело. Хоть у нее и нет опыта общения с детьми — справляется она довольно хорошо.

Настолько хорошо, что к родным, ожидающим их у выхода с кладбища, они подходят, крепко держась за руки: вернее, это Габриель цепляется за Фэл. При виде столь душещипательной (по-другому не скажешь!) сцены единения Мария-Христина хмыкает, а мама недовольно поджимает губы. И лишь темная лошадка Хавьер сохраняет обычное для себя — тупое и равнодушное — выражение лица.

Книжник Габриель так и не выучился искусству читать по губам. Особенно — по недовольным и старательно уложенным, как кухонные полотенца в шкафу: между ними обычно прячутся бабушкины письма («мне приснился дурной сон про твоего мужа, уж не захворал ли он? а от повышенной утомляемости лучше какое-то время попить экстракт родиолы»); счета, мелкие монетки в несколько сентимо, пяльцы, набор открыток с видами Триеста, разноцветная тесьма; засохший, размером с тарелку, глазированный пряник с надписью «Glückliche Weihnachten[5] — предмет вожделений Габриеля. Если мама разожмет губы — что оттуда покажется?

Вряд ли пряник.

Глаза Марии-Христины гораздо более красноречивы: попался на крючок, недоумок? И когда только она успела обработать тебя, эта английская сучка? А впрочем, ничего удивительного, вы оба — жалкие уродцы, нетопыри, гиены в зоопарке и то выглядят симпатичнее. Эта новая родственница — сегодня она здесь, а завтра нет ее, а мы — всегда рядом, так что хорошенько подумай, братец.

Никому, кроме Габриеля, не нравится Фэл, никто не торопится пригласить ее помянуть усопшего, никто не говорит ей: «В этот скорбный день мы должны быть вместе». Все думают только о том, что она претендует на часть какого-то мифического наследства.

Габриель уверен: Фэл не охотница за наследством.

И оттого он сжимает ее руку еще крепче. И не слишком-то прислушивается к тому, что говорят взрослые.

— Вы устроились где-то в городе, Виктория? — Мама сама любезность. — Если да, то это не очень хорошая идея… Мы ведь родственники.

— Я остановилась у своих старых друзей, так что не стоит волноваться.

— Вы нисколько не стеснили бы нас.

— Я понимаю, но…

Старые друзья Фэл. Что это еще за старые друзья? Очередной фотограф, очередной репортер криминальной хроники, очередной щенок бассет-хаунда, а, может, не бассет-хаунда — фокстерьера (весельчаки-фокстерьеры всегда нравились Габриелю).

— Конечно, ты нас не стеснишь, — встревает в разговор Габриель. — Ты можешь занять любую комнату! Ту, где живет бабушка, когда приезжает к нам. Сейчас ее нет…

— Бабушкина комната — это бабушкина комната, — одергивает мальчика мать. — Мы должны хранить ее в неприкосновенности. Вы уж извините, Виктория…

— Но сейчас-то бабушки нет, — Габриель едва не плачет.

— Нет, но комната здесь ни при чем. Мы и сами туда не заходим. У старых людей свои причуды, и нужно относиться к ним снисходительно…

— Не стоит беспокоиться обо мне.

Фэл хочет отстраниться, отнять свою руку от ладони Габриеля — не тут-то было!..

Во рту матери перекатываются мелкие монетки, разноцветная тесьма путается, а виды Триеста не предвещают путешественникам ничего хорошего; позже, когда английская сучка уберется на свой вонючий остров, Габриелю будет устроена самая настоящая экзекуция: «Ты выставил нас в дурном свете, несносный мальчишка, ты вел себя отвратительно! Зачем ты устроил этот скандал, да еще в день похорон отца?!»

Но с Фэл мать соблюдает приличия:

— Я всего лишь хотела сказать, Виктория, что комната моей матери — не единственная. Вы вполне можете занять кабинет.

Габриель что есть силы сжимает руку Фэл — «соглашайся!».

— Соглашайтесь, ну же! — настаивает мать под недовольные гримасы и ужимки Марии-Христины. — Вот и Габриелю вы понравились…

вернуться

5

Счастливого Рождества! (нем.)